Узы
Автор: Di Ren
Бета: Ellfella
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Англия, Канада, Франция, Америка.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Романтика
Предупреждения: Нецензурная лексика, OOC
Размер: Драббл, 4 страницы
Статус: закончен
Описание:
Еще один вариант франкоканадских отношений.
Публикация на других ресурсах:
Спросите и пришлите ссылку.
Примечания автора:
Мэтью местами dark. Артур у меня всегда козел отпущения, плохой парень и источник всех бед. Получилось несколько спонтанно.
читать?
В последнее время ему часто снились сны о детстве, о далеком и теплом детстве, которое он помнил смутно, едва различимо в закоулках памяти, но все же воспоминания об этом жили. Была память о ласковых прикосновениях немного шершавых ладоней, о запахе пороха, о мягком, текучем слоге, который убаюкивал в надежных объятиях. Был смех в том времени, были слезы, была радость и одиночество. Он берег каждый сон, каждый отголосок прошлого, который был так дорог ему, что каждый раз, просыпаясь после очередного сновидения, он сворачивался под одеялом и улыбался, а непрошеные слезы по утраченному текли по щекам и капали на подушку.
Мэтью знал свои французские корни, кусками помнил войну, в результате которой он перешел в этот мрачный дом, где жили два совершенно чужих для него человека. Строгий Артур, который почти не замечал тихого мальчика с медвежонком. Он первым делом хотел выставить животное на улицу, если бы не сжалился над тем, как затрясся и испугался маленький Канада, готовясь убежать и спрятать белого мохнатого друга где-нибудь подальше. Шумный, неугомонный Альфред, который был как две капли воды похож на самого Мэтью внешне, но вот только на этом их сходства заканчивались. Голубоглазого сорванца Англия явно любил больше, чем новоявленное приобретение в войне. Чем больше мальчик смотрел на них, тем больше отдалялся и замыкался в себе, тем больше боялся этих чужих людей, с которыми приходилось жить под одной крышей.
Когда Америка заявил о независимости, Артур начал пить, чем еще больше пугал Канаду, на котором незадачливый папаша срывал злость, учиняя побои, а потом долго рыдая и жалея себя. Но Канада терпел. Терпел, потому что боялся. Боялся, потому что Артур запрещал спрашивать у него о том человеке, с которым он ругался и цапался в пух и прах при личных встречах за чашкой чая. Запрещал, но Канада все равно пробирался к дверям и подслушивал. Он видел только спину, широкую, надежную, видел струящиеся по плечам светлые локоны, слышал мягкий низкий голос, плавно и тягуче говорящий на том же самом языке, который он много раз слышал во снах.
Опекун всячески язвил и обзывал гостя: чертов виносос, поедатель лягушек, извращенец, ну и тому подобное. Но тот не оставался в долгу, метко подкалывая англичанина. Он называл Артура «Angleterre», и Мэтью догадывался, что это значит. Стоя под дверью, он почти не дышал, разглядывая гостя, вальяжно расположившегося в кресле. Канада знал, что его может заметить прислуга или сам Англия, но ему чертовски везло до определенного момента.
Он споткнулся и ударился лбом в дверь, когда медвежонок подлез ему под ноги. Когда гость в синем плаще и длинных сапогах до колен, в которые были заправлены абсурдно-красные штаны, распахнул дверь, то замер, увидев сидевшего на полу мальчишку, крепко прижимающего к себе пушистого белого медведя.
— Черт, чего ты там застрял? — рядом с ним появился Англия, тут же подавившийся воздухом, приготовившись кричать на Мэтью.
— Я думал, ты его за семью замками от меня прячешь, — и улыбнулся, тепло и ласково, так, как Канаде давно никто уже не улыбался. — Маттьё.
От этого обращения потекли слезы, застилающие взор, настырные и горячие. Они не давали разглядеть ничего вокруг, а больше всего он хотел запечатлеть в памяти лицо, которое он забыл, чтобы никогда не потерять его больше, чтобы всегда узнавать из тысячи других…
С тех пор к нему зачастили эти сны, с тех пор он жаждал новой встречи, о которой поначалу боялся попросить Артура, пресекавшего все попытки снова заикнуться про Франциска. Канада терпел. Он мог терпеть хоть целую вечность, если бы это касалось чего-то другого, нежели papa. Поэтому, когда в очередной раз за обедом Мэтью спросил разрешения встретиться с ним, Англия вспылил не на шутку.
Фурией вскочив со стула, он зашипел, сощурив злые зеленые глаза:
— Не смей больше упоминать этого неудачника.
— Но...
— Не смей, я сказал!
— Он мой рара, — тихо возразил Канада и тут же зажмурился от звона бьющейся посуды.
— Не разговаривай на французском в моем доме!
"Истеричка", — со вздохом подумал Мэтью и крепче сжал медвежонка в объятиях.
Артур счел вздох за насмешку, подумал, будто неблагодарный парнишка показывает ему, как он устал от выходок опекуна. Взбеленившись, он отвесил не ожидавшему этого Канаде звонкую пощечину, на что тот чуть не свалился со стула, чудом удержав равновесие. Украдкой стерев слезы, навернувшиеся от боли и обиды, он, опершись руками о стол, поднялся со стула и бросил полный неприязни взгляд из-под очков, затем опустил глаза и еле слышно пробормотал:
— Почему? Я ведь прошу об одной лишь встрече, так почему?
— Потому что я так сказал, — отрезал Англия и развернулся на каблуках, собираясь разложить остывший обед по тарелкам. – Из-за тебя мы будем есть холодные блюда.
В ту же секунду он готов был поклясться, что слышал, как сдавленно хихикнул Мэтью за его спиной, и от этого еле сдерживаемого смеха пробежали мурашки по коже, а затем последовало леденящее душу «приятного аппетита, Артур».
Англия знал, что мальчишка с прибабахом, потому что он всегда разговаривал с медведем, редко выходил с ним и Америкой на прогулки, почти все свое время проводил в комнате, читая что-то, записывая в старую потрепанную записную книжку, которую нашел в старых вещах опекуна, и улыбался он почти как Россия, вроде бы и по-доброму, искренне, но в то же время…
— Ты ничего не понимаешь, — обреченно выдохнул Канада. Ему не давали покоя мысли о том, почему же Артур так упрямится. Он ведь не просит ничего такого, чего требовал Альфред. Он даже смирился с тем, что живет в этом доме.
— Нет, — звякнула вилка о край посуды, — это, похоже, ты ничего не понимаешь. Он тебя бросил, проиграл, отдал.
— Если бы ты не вмешался, — мягко упрекнуть уже не получалось, — ничего бы не случилось.
— Наглец, — гневно прошипел Англия, сжимая в руке ножик, — я дал тебе все, а ты вот чем мне платишь! Ну, чего ты молчишь? Правда глаза режет?
— Дай мне свободу, — Мэтью видел, как расширяются от удивления глаза опекуна, а посему добавил, — пожалуйста.
— И ты туда же! Дурной пример заразителен, да?! – перевернув стул, Артур готов был накинуться на несносного мальчишку. – Пригрел змею на груди, называется.
Канада поднялся следом, аккуратно положив столовые приборы на салфетку, а затем обнял вконец растерявшегося англичанина.
— Я не хочу, чтобы тебе было больно, но ты вынуждаешь меня, — прошептал он, крепче прижимаясь к опекуну. – Пожалуйста… он вывел меня в свет, он мой papa… пожалуйста…
Оттолкнув от себя Мэтью, да так, что тот упал на пол, Англия сжал кулаки и побагровел от злости.
— Не придуривайся! Ты, неблагодарный мальчишка, да что ты, черт возьми, себе позволяешь?! Свободу дать тебе, говоришь? Революция? Я выбью из тебя всю дурь, чтобы неповадно было, я сожгу твои города дотла, залью их кровью. Квебек, Монреаль, все-все уничтожу, что осталось тебе от этого лягушатника! Уходи, хнычь в другом месте, ты сам все это затеял, я покажу тебе, чем грозит неуважение к старшим.
Канада стоял долго, сражался отчаянно, терял людей, города, надежду… Он уже почти жалел, что попросил независимости, но все же цель оправдывала все страдания, которые ему пришлось вытерпеть. Он валялся в грязи, в крови, смотрел на полыхающие кленовые деревья Монреаля, утирал мокрым рукавом военной формы слезы, стонал от боли, опираясь на ружье, отстреливаясь от англичан. Британские войска разрушительным ураганом промчались по континенту, не оставляя после себя ничего, только обломки и пепел, который уносил ветер.
— Papa… — одними губами, избитыми в кровь, прошептал Мэтью куда-то вдаль, но грохот орудий заглушил его голос, сжигая последний шанс на победу.
Его разбудили осторожные влажные прикосновения и тихий недовольный шепот. Он не помнил, как оказался здесь, не понял, кто сейчас рядом с ним, он был почти в бреду, дышать было тяжело, а все тело ломило от боли. Не открывая глаз, он с силой выдохнул: «Papa», и его сердце екнуло, когда ему ответил ласковый, чуть хриплый голос:
— Маттьё, тише, Маттьё, все уже хорошо.
Он думал, все ему снится, он боялся пошевелиться, боялся спугнуть этот сон, такой желанный и долгожданный… По щекам покатились слезы, которые тут же были заботливо стерты шершавой теплой ладонью.
— Тише, Маттьё, тише, здесь Angleterre до тебя не доберется. Спи, малыш, отдыхай, я никуда не уйду, обещаю.
И он покорно погрузился в спокойный, ровный сон, забыв обо всем, сняв тяжесть с сердца, от которой не мог избавиться вот уже несколько лет.
— Ты избил его до полусмерти, сжег его важные города, ты думаешь, что делаешь, чаефил чертов?
— Заткнись, винная морда, это не твое собачье дело. Он мой.
— Это ребенок, Артур, подросток, пусть даже и такой, как мы.
— Он получил по заслугам.
— По каким заслугам, mon cheri? Не ты ли его угнетал и не замечал?
— Он хотел к тебе. Он ради этого затеял революцию. Он двинутый и разговаривает с медведем.
— Тебе ли говорить про проблемы с головой? Боже, Артур, все же началось с малого?
— Ну… да.
— Он же не просил у тебя ничего раньше?
— Не просил…
— Тогда в чем дело?
— В том, что я тебя ненавижу, а твой Маттьё неблагодарная скотина.
— Еще одно слово – и я тебе врежу, mon ami.
— Где он?
— Отдыхает. Стой, не смей. Он еще долгое время не сможет оправиться, лучше оставь его у меня. Верну со всеми потрохами, но только тогда, когда Маттьё встанет на ноги.
— Спасибо… — тихо поблагодарил Канада, опустив глаза в пол и сжимая в руках за спиной увесистую папку с документами первой важности. У его ноги сидел медвежонок и наблюдал за всем своими глазами-бусинками.
— За что? – удивленно спросил Артур, притворно нахмурив брови.
— За это, — и показал ту самую папку. – Я теперь единый и почти свободный благодаря этому акту.
Англия отмахнулся и повернулся к собеседнику спиной, обреченно осознавая, что теперь-то он точно остался в одиночестве.
— Не плачь, пожалуйста, — Мэтью обнял опекуна со спины и потерся носом о жесткую ткань пиджака.
— Иди, ты не обязан мне ничем, — выдавил тот и поморщился: уж слишком надрывно прозвучали его слова.
— Спасибо…
Мэтью знал свои французские корни, кусками помнил войну, в результате которой он перешел в этот мрачный дом, где жили два совершенно чужих для него человека. Строгий Артур, который почти не замечал тихого мальчика с медвежонком. Он первым делом хотел выставить животное на улицу, если бы не сжалился над тем, как затрясся и испугался маленький Канада, готовясь убежать и спрятать белого мохнатого друга где-нибудь подальше. Шумный, неугомонный Альфред, который был как две капли воды похож на самого Мэтью внешне, но вот только на этом их сходства заканчивались. Голубоглазого сорванца Англия явно любил больше, чем новоявленное приобретение в войне. Чем больше мальчик смотрел на них, тем больше отдалялся и замыкался в себе, тем больше боялся этих чужих людей, с которыми приходилось жить под одной крышей.
Когда Америка заявил о независимости, Артур начал пить, чем еще больше пугал Канаду, на котором незадачливый папаша срывал злость, учиняя побои, а потом долго рыдая и жалея себя. Но Канада терпел. Терпел, потому что боялся. Боялся, потому что Артур запрещал спрашивать у него о том человеке, с которым он ругался и цапался в пух и прах при личных встречах за чашкой чая. Запрещал, но Канада все равно пробирался к дверям и подслушивал. Он видел только спину, широкую, надежную, видел струящиеся по плечам светлые локоны, слышал мягкий низкий голос, плавно и тягуче говорящий на том же самом языке, который он много раз слышал во снах.
Опекун всячески язвил и обзывал гостя: чертов виносос, поедатель лягушек, извращенец, ну и тому подобное. Но тот не оставался в долгу, метко подкалывая англичанина. Он называл Артура «Angleterre», и Мэтью догадывался, что это значит. Стоя под дверью, он почти не дышал, разглядывая гостя, вальяжно расположившегося в кресле. Канада знал, что его может заметить прислуга или сам Англия, но ему чертовски везло до определенного момента.
Он споткнулся и ударился лбом в дверь, когда медвежонок подлез ему под ноги. Когда гость в синем плаще и длинных сапогах до колен, в которые были заправлены абсурдно-красные штаны, распахнул дверь, то замер, увидев сидевшего на полу мальчишку, крепко прижимающего к себе пушистого белого медведя.
— Черт, чего ты там застрял? — рядом с ним появился Англия, тут же подавившийся воздухом, приготовившись кричать на Мэтью.
— Я думал, ты его за семью замками от меня прячешь, — и улыбнулся, тепло и ласково, так, как Канаде давно никто уже не улыбался. — Маттьё.
От этого обращения потекли слезы, застилающие взор, настырные и горячие. Они не давали разглядеть ничего вокруг, а больше всего он хотел запечатлеть в памяти лицо, которое он забыл, чтобы никогда не потерять его больше, чтобы всегда узнавать из тысячи других…
С тех пор к нему зачастили эти сны, с тех пор он жаждал новой встречи, о которой поначалу боялся попросить Артура, пресекавшего все попытки снова заикнуться про Франциска. Канада терпел. Он мог терпеть хоть целую вечность, если бы это касалось чего-то другого, нежели papa. Поэтому, когда в очередной раз за обедом Мэтью спросил разрешения встретиться с ним, Англия вспылил не на шутку.
Фурией вскочив со стула, он зашипел, сощурив злые зеленые глаза:
— Не смей больше упоминать этого неудачника.
— Но...
— Не смей, я сказал!
— Он мой рара, — тихо возразил Канада и тут же зажмурился от звона бьющейся посуды.
— Не разговаривай на французском в моем доме!
"Истеричка", — со вздохом подумал Мэтью и крепче сжал медвежонка в объятиях.
Артур счел вздох за насмешку, подумал, будто неблагодарный парнишка показывает ему, как он устал от выходок опекуна. Взбеленившись, он отвесил не ожидавшему этого Канаде звонкую пощечину, на что тот чуть не свалился со стула, чудом удержав равновесие. Украдкой стерев слезы, навернувшиеся от боли и обиды, он, опершись руками о стол, поднялся со стула и бросил полный неприязни взгляд из-под очков, затем опустил глаза и еле слышно пробормотал:
— Почему? Я ведь прошу об одной лишь встрече, так почему?
— Потому что я так сказал, — отрезал Англия и развернулся на каблуках, собираясь разложить остывший обед по тарелкам. – Из-за тебя мы будем есть холодные блюда.
В ту же секунду он готов был поклясться, что слышал, как сдавленно хихикнул Мэтью за его спиной, и от этого еле сдерживаемого смеха пробежали мурашки по коже, а затем последовало леденящее душу «приятного аппетита, Артур».
Англия знал, что мальчишка с прибабахом, потому что он всегда разговаривал с медведем, редко выходил с ним и Америкой на прогулки, почти все свое время проводил в комнате, читая что-то, записывая в старую потрепанную записную книжку, которую нашел в старых вещах опекуна, и улыбался он почти как Россия, вроде бы и по-доброму, искренне, но в то же время…
— Ты ничего не понимаешь, — обреченно выдохнул Канада. Ему не давали покоя мысли о том, почему же Артур так упрямится. Он ведь не просит ничего такого, чего требовал Альфред. Он даже смирился с тем, что живет в этом доме.
— Нет, — звякнула вилка о край посуды, — это, похоже, ты ничего не понимаешь. Он тебя бросил, проиграл, отдал.
— Если бы ты не вмешался, — мягко упрекнуть уже не получалось, — ничего бы не случилось.
— Наглец, — гневно прошипел Англия, сжимая в руке ножик, — я дал тебе все, а ты вот чем мне платишь! Ну, чего ты молчишь? Правда глаза режет?
— Дай мне свободу, — Мэтью видел, как расширяются от удивления глаза опекуна, а посему добавил, — пожалуйста.
— И ты туда же! Дурной пример заразителен, да?! – перевернув стул, Артур готов был накинуться на несносного мальчишку. – Пригрел змею на груди, называется.
Канада поднялся следом, аккуратно положив столовые приборы на салфетку, а затем обнял вконец растерявшегося англичанина.
— Я не хочу, чтобы тебе было больно, но ты вынуждаешь меня, — прошептал он, крепче прижимаясь к опекуну. – Пожалуйста… он вывел меня в свет, он мой papa… пожалуйста…
Оттолкнув от себя Мэтью, да так, что тот упал на пол, Англия сжал кулаки и побагровел от злости.
— Не придуривайся! Ты, неблагодарный мальчишка, да что ты, черт возьми, себе позволяешь?! Свободу дать тебе, говоришь? Революция? Я выбью из тебя всю дурь, чтобы неповадно было, я сожгу твои города дотла, залью их кровью. Квебек, Монреаль, все-все уничтожу, что осталось тебе от этого лягушатника! Уходи, хнычь в другом месте, ты сам все это затеял, я покажу тебе, чем грозит неуважение к старшим.
Канада стоял долго, сражался отчаянно, терял людей, города, надежду… Он уже почти жалел, что попросил независимости, но все же цель оправдывала все страдания, которые ему пришлось вытерпеть. Он валялся в грязи, в крови, смотрел на полыхающие кленовые деревья Монреаля, утирал мокрым рукавом военной формы слезы, стонал от боли, опираясь на ружье, отстреливаясь от англичан. Британские войска разрушительным ураганом промчались по континенту, не оставляя после себя ничего, только обломки и пепел, который уносил ветер.
— Papa… — одними губами, избитыми в кровь, прошептал Мэтью куда-то вдаль, но грохот орудий заглушил его голос, сжигая последний шанс на победу.
Его разбудили осторожные влажные прикосновения и тихий недовольный шепот. Он не помнил, как оказался здесь, не понял, кто сейчас рядом с ним, он был почти в бреду, дышать было тяжело, а все тело ломило от боли. Не открывая глаз, он с силой выдохнул: «Papa», и его сердце екнуло, когда ему ответил ласковый, чуть хриплый голос:
— Маттьё, тише, Маттьё, все уже хорошо.
Он думал, все ему снится, он боялся пошевелиться, боялся спугнуть этот сон, такой желанный и долгожданный… По щекам покатились слезы, которые тут же были заботливо стерты шершавой теплой ладонью.
— Тише, Маттьё, тише, здесь Angleterre до тебя не доберется. Спи, малыш, отдыхай, я никуда не уйду, обещаю.
И он покорно погрузился в спокойный, ровный сон, забыв обо всем, сняв тяжесть с сердца, от которой не мог избавиться вот уже несколько лет.
— Ты избил его до полусмерти, сжег его важные города, ты думаешь, что делаешь, чаефил чертов?
— Заткнись, винная морда, это не твое собачье дело. Он мой.
— Это ребенок, Артур, подросток, пусть даже и такой, как мы.
— Он получил по заслугам.
— По каким заслугам, mon cheri? Не ты ли его угнетал и не замечал?
— Он хотел к тебе. Он ради этого затеял революцию. Он двинутый и разговаривает с медведем.
— Тебе ли говорить про проблемы с головой? Боже, Артур, все же началось с малого?
— Ну… да.
— Он же не просил у тебя ничего раньше?
— Не просил…
— Тогда в чем дело?
— В том, что я тебя ненавижу, а твой Маттьё неблагодарная скотина.
— Еще одно слово – и я тебе врежу, mon ami.
— Где он?
— Отдыхает. Стой, не смей. Он еще долгое время не сможет оправиться, лучше оставь его у меня. Верну со всеми потрохами, но только тогда, когда Маттьё встанет на ноги.
— Спасибо… — тихо поблагодарил Канада, опустив глаза в пол и сжимая в руках за спиной увесистую папку с документами первой важности. У его ноги сидел медвежонок и наблюдал за всем своими глазами-бусинками.
— За что? – удивленно спросил Артур, притворно нахмурив брови.
— За это, — и показал ту самую папку. – Я теперь единый и почти свободный благодаря этому акту.
Англия отмахнулся и повернулся к собеседнику спиной, обреченно осознавая, что теперь-то он точно остался в одиночестве.
— Не плачь, пожалуйста, — Мэтью обнял опекуна со спины и потерся носом о жесткую ткань пиджака.
— Иди, ты не обязан мне ничем, — выдавил тот и поморщился: уж слишком надрывно прозвучали его слова.
— Спасибо…