По-другому
Автор: Di Ren
Фэндом: Shaman King
Персонажи: Хоро/Рен, Хао/Рен + все-все-все
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, AU, Даркфик, Драма, POV, Слэш (яой)
Предупреждения: Нецензурная лексика, Смерть персонажа, OOC, Насилие
Размер: Мини, 11 страниц
Кол-во частей: 5
Статус: приостановлен
Описание:
AU к манге и аниме. Хао победил и теперь строит новый мир.
Уверены?
Природа сошла с ума, взбесилась, ощетинилась, как кошка, рассвирепела, как дракон. Она выжигает все дотла, топит города по самые крыши небоскребов, земля уносит все в свои пучины, разверзаясь под ногами. Царит Хаос, Апокалипсис, грядет Начало Новой жизни. И это только людской мир, только он виновен в том, что он есть, в том, что стихийные бедствия обрушиваются на человечество с невиданной яростью, в том, что обычные люди такие жалкие и грязные, такие неугодные. Природа взбунтовалась только потому, что Он так захотел, только потому, что Он победил. Только из-за Него падает небо, только из-за Него города превращаются в руины, только из-за того, что никто не смог остановить Его, только потому, что Мы оказались слабы… Солнце светит теперь только для особых провинций, провинций, где живут присягнувшие Ему, никто не гибнет только у Него под черным крылом, все так, только потому, что никто не скажет Ему «нет».
Нынешнее солнце жестоко, небеса безоблачны, земля тверда и непроходима, днем дьявольски жарко, ночью холодно настолько, что стучат зубы. Континент стал похож на пустыню Гоби, на Мертвую Долину, где есть только полуразрушенные дома, человеческие кости и запуганные до смерти люди, прячущиеся в глубь провонявших трупным ядом и отходами строений. Люди, не шаманы, люди. Мужчины, женщины, дети. В лохмотьях, босые, чумазые, они бродят по пустынным улицам и шарахаются от малейшей колышущейся тени. Они убивают зверей. Любых: кошек, собак, крыс, разжигают скудный костер, да и то ненадолго, и едят добычу, а иногда садятся на камни и вгрызаются зубами в сырое мясо, с упоением глотая пищу. От этого зрелища воротит, а на глаза наворачиваются слезы. Что же Ты сделал?..
Выживших шаманов, не подчинившихся Его воле, таких, как мы с Реном, мало. Совет Он вырезал почти полностью, спасся только Силва, которому поступил приказ уходить от Голдвы, погребенного под обломками зала. Асакуры умерли достойно, лишь только Мекихиса остался жить, обезумевший и обозленный, с жаждой мести за сына и невестку, погибших первыми от рук этого мерзавца Хао, он стал скитаться, собирая отряд сопротивления, в который одним из первых вступили Марко и Лайсерг, а так же Силва, Рен и я. Тамао, оставшаяся без опекунши Анны, была отправлена с Пиликой и Мантой под защитой Чоколава в особняк Тао, до него Новый Правитель не смог добраться, встретившись с ненавистью династии Тао и кучей мертвецов под контролем Джун. Фауст проник в ряды приспешников Хао, некроманты последнему были нужны для какой-то определенной цели, и он выясняет дальнейшие планы по уничтожению уцелевших и спрятавшихся, и пока, кажется, не засветился. А если этот ублюдок Асакура и пронюхал о том, что Фауст там не потому, что проникся его сладкими фальшивыми речами, то тогда…тогда он решил просто поиграть. Рю лег костьми в первом же сражении против бывшей команды Ханагами, пытаясь защитить глупых и бесполезных девочек Шарлоты, которых Хао сразу же прикончил. Их мы тайком унесли с места боя и похоронили под завывание Такагеро, что в последствии умчался в Подземный Мир, вытаскивать Рю сюда, к нам. Эта заварушка длилась уже второй год…
Мы немного съехали с катушек, пытаясь выкарабкаться из лап Смерти в облике Хао, сблизились в этих многочисленных побегах, перестали плакать по умершим, потому что знаем, что прошлого не вернуть, хотя призраки друзей иногда приходят мне в ночных кошмарах зловещими тенями, мы стали черствей к чужому горю. Теперь, когда я натыкаюсь на растрепанного человека, с красными глазами, вылезшими из орбит, ползающего по грязной мостовой на коленях, обнимающего меня за ногу, я уже не пытаюсь помочь ему, а просто отталкиваю и догоняю Рена. Мы всегда ходим молча, крепко держась за руки, чтобы вконец не обезуметь от Хаоса вокруг, он этой чумы под названием «Новый Мир от Хао Асакуры», и я чувствую тепло ладони Тао и стискиваю еще сильней, потому что… потому что я боюсь, что эта рука станет холодной, мертвой.
Мы давно не видели душа, нормальных кроватей, в лучшем случае у нас есть прогнившие подстилки, но в городах бушует какая-то кожная инфекция, так что спать приходится на старой одежде, которую я таскаю в рюкзаке вместе с аптечкой и консервами. Наша цель – город провинции, где нас будут ждать Фауст и шаманы с Севера, в том числе Пино и мой отец. До Севера Покоритель Хао тоже пока не добрался, там собирается отряд из моего племени. Когда мы встретимся, то нападем на тот город и сделаем из него базу. Нужно какое-то укрытие помимо дома Тао, потому что и он уже кое-как держится. Нужны решительные действия, нужна стратегия. Йо, Анна… вас нам так не хватает…
— Рен, давай остановимся, — мы так редко разговаривали, что мне становилось скучно без ехидства и колкого взгляда. Последний раз я слышал его на повышенных тонах, когда они с Мекихисой и Силвой обсуждали нынешнее положение дел, мусолили информацию от Фауста. Я слышал, как он кричал что-то про Джун, про свою мать, и невольно задумался о Пилике, сразу же пристыдив себя, что за месяцы нашей с ней разлуки я вспоминал о ней только тогда, когда к Тао прилетал ястреб с письмом из гор на лапе, там обязательно была пара слов от сестрички. Нет, я в это время думаю не о ней, а о Рене, о том, что он чувствует. Я помню, как он первый раз за все время стукнул меня по голове за предложение спрятаться в подвал заброшенного дома. «Хао будет искать там, где для нас безопасней всего, а это как раз подвал, идиот. Лучше укрыться на втором этаже около окна, там они искать не будут». Это была первая и последняя ночевка в нормальных условиях. Затем мы пережили ураган, ливень с градом и оползень, пока добирались до пункта назначения.
Бой за город был жестоким. Нет, это был не бой, это была резня, кровавая, грязная резня, с кучей вражеских трупов. Утомительная бойня за важную для нас точку. Так мы начали войну…
У меня были руки по локоть в крови, в своей и чужой. Я долго стоял и смотрел на свои ладони, в которых я держал оружие. Я убил столько шаманов. «Я… убил? Какое странное сочетание не сочетаемого. Я и убил!» От этих мыслей закружилась голова, наружу рвался какой-то дикий хохот. Я схватился за голову и осел на землю, я смеялся до тех пор, пока Рен не отвесил мне звонкую пощечину, потянул за руку и заставил оглядеться вокруг. От того, что я увидел, меня сразу же стошнило под ноги. Следом же полил дождь, и вниз по улицам потекла кровавая вода…
В тот день я не мог отпустить Рена, меня будто приклеило к нему, не было желания отходить от него ни на шаг, потому что с ним было спокойней. В душ я пошел с ним, отмывая его татуированную спину от крови и грязи, а потом обнял его и заплакал от переизбытка накопившихся эмоций. И он не оттолкнул, не ударил, а просто стоял и, наверное, терпел, мое нытье. Когда же он успел так измениться? Когда успел так измениться я? Что сделали с нами все эти напасти, все эти смерти, эти два года, как мы еще не сдохли от рук Люциуса или самого Хао?
— Рен… — хрипло, между поцелуями, которыми я покрывал плечи, вжимая его в холодную плитку кабинки, покусывая мочку уха, блуждая руками по его торсу, груди, невольно задевая шрам от меча, который он получил еще тогда, на Турнире. О, сколько приятных и грустных воспоминаний…
— Сделай уже это!.. – он изнывал от ласк, терся ложбинкой ягодиц о пах, откидывая голову на мое плечо, тихо постанывая и упираясь руками в стену. Поцелуй, сжигающий все сомнения, отключающий разум, пробуждающий животную страсть. Я не мог остановиться. Я, кажется, давно уже желал этого, желал близости с ним. Я уже давно любил его?..
Уснули мы в одной кровати не разомкнув объятий. Рен, уткнувшись носом в мою грудь, тихо посапывал, приятно щекоча кожу дыханием, а я, прижимая его к себе, погрузился в сон с улыбкой на губах. Впервые за два года я был чуточку счастлив…
Перевозка людей из трещавшего по швам дома Тао была опасной затеей, но необходимой для того, чтобы ввести противника в замешательство, хотя шанс, что мы сможем обвести Хао вокруг пальца был катастрофически мал, но рискнуть стоило. Там все выжившие: Чоколав, Пилика, Джун и родители Рена, Манта... Сестра обрадуется, когда увидит, что здесь наш отец с племенем, что есть еще выжившие шаманы, готовые бороться с Хао до конца. Фауст тоже обещал скоро присоединиться к нам в новом городе, потому что у Асакуры становилось жарко, над нашим шпионом нависла угроза разоблачения и дальнейшей расправы. После Рена Фауст — самый сильный шаман, к тому же и доктор, мы просто не могли его потерять. Не могли.
Три недели долгого путешествия, три недели полной неизвестности, три недели, полных страха и кошмарных снов, унять которые мы могли только обняв друг друга, нашептывая какие-то глупости, после которых было спокойней настолько, что можно было ненадолго погрузиться в сон без сновидений, и проснуться от чьего-то крика за окном. От радостного крика приветствия, который действовал, как бальзам сердце, как хорошая доза наркотиков. Подорваться с кровати получалось на удивление быстро. Наспех одевшись, и разбудив Тао, я смотрел, как он зевал и сонно кутался в халат, и улыбался, глупо, как всегда, как до всего этого. В голове только одна мысль: подмога здесь, все живы, все добрались. Камень с души.
Джун сразу же кинулась к брату, обнимая его так, что тот сдавленно заохал и что-то пробормотал, но сестра его не слышала, потому что плакала навзрыд, не боясь разбудить Пино и его ледяных друзей. Сердце больно кольнуло, когда я не смог разглядеть в толпе Пилику. Она не могла же погибнуть? Так где она? Что с ней? Почему все молчат? Где Мекихиса? Размышления прервал Манта, дернув меня за штанину и кивнувший в сторону повозки. Неужели?!..
— Что с ней? — тихо спросил я и все умолкли, не решаясь ничего ответить. Бесит. Бесит! Отвечайте же! Под теплым одеялом лежала сестра, бледная, как молоко, она часто дышала, под глазами залегли темные круги, на лбу выступил холодный пот, сама она горячая, ее трясет в лихорадке.
— Что с ней, я спрашиваю?! — я так боюсь... Я не хочу терять еще и ее. Схватив Силву за ворот плаща, я потряс его и прокричал что-то из ругательств. Все молчали. Все, абсолютно. Поняв, что это бесполезно, я разозлился, дико разозлился на всех, а на себя в первую очередь. Как же так… почему никто не скажет, что к чему?! Подняв сестру на руки, я понес ее в дом, ногой открыв дверь. Ничего, я узнаю, что это такое сморило мою сестру, вот приедет Фауст... И Фауст действительно приехал на следующий же день и, немного передохнув, принялся осматривать всех в городе на предмет болезней. Пилику он обследовал первую и сказал, что это одна из бушующих сейчас эпидемий, но сразу же успокоил меня, поведав о том, что у Нового Правителя уже есть лекарство против нее и он успел унести пару склянок, а сестра обязательно поправится, хотя в его глазах я видел сомнение. Стало страшно, страшно до жути. Я не могу потерять кого-то из семьи. Последующие три дня я провел у ее кровати, чувствуя съедающую нутро вину. Я должен был взять ее с собой… Я первым заговорил с ней, когда она открыла глаза и слабо улыбнулась. Надежда есть.
Надежда рухнула, когда Пилика стала кашлять кровью, тяжело и сипло дышать, большую часть дня отсыпаясь на кровати под теплым одеялом. Я не хотел, чтобы она засыпала, не хотел, потому что знал, что она может никогда не проснуться. Каждый раз, сжимая ее вялую ладонь, я молился всем известным мне Богам, просил для сестры выздоровления и проклинал этого безумца Хао, из-за которого мир превратился в этот рассадник болезней, из-за которого люди стали умирать, из-за которого заразилась Пилика.
— Лекарство действует, — уйди, уйди, не могу смотреть на твою сочувствующую рожу!
— Да ничерта оно не действует! Не ври мне, я вижу, что ты меня дуришь!
— Хоро, успокойся, — Фауст положил мне руку на плечо, но я стряхнул ее и стиснул зубы. Противно. Зачем кормить меня ложью, зачем, если потом все обрушиться? Так же будет в два раза больней, чем наперед знать, что дни сестры сочтены!
— Я говорю тебе пра…
— Ты мне врешь, — сказал, как отрезал, громко хлопнув дверью.
Чоколав опять начал доставать всех своими тупыми шутками, выплясывая что-то на месте и гогоча во всю глотку, подбегая ко всем и вся, тараторя какой-то очередной свежий прикол, смысл которого понимала только Тамао, но она мало когда была рядом, потому что ухаживала за Пиликой. Иногда Чоколав приходил в комнату к сестре, и даже на улице было слышно, как хохочет Тамао с моей сестрой, а потом приходил Фауст и читал шутнику лекции о том, что, смех – хоть и лучшее лекарство от всего, но такими темпами Пилика могла закашляться еще сильней и начать задыхаться. Чоколав всегда извинялся, но каждый раз приходил снова и заставлял девчонок улыбаться и хихикать. За это я готов был чуть ли не носить этого несносного комика на руках, но говорил лишь «спасибо», на что получал дружеское похлопывание по плечу и широкую улыбку.
Жизнь пошла веселей. Даже военные собрания проходили как-то более энергичней, не было уже этих угрюмых лиц, недовольных взглядов и яростного отстаивания своей стратегии, все проходило организованней, легче и никто уже не швырялся ругательствами направо и налево. Девчонки теперь готовили, и очень вкусно, по сравнению с теми консервами, что мы ели раньше. Правда, запасы провианта были все равно скудные, но Джун умудрялась подать сытные блюда, которые, казалось бы, нельзя сделать из пары мешков риса, бочки овощей и рыбы, что отец захватил из дома. Пино нашел где-то инвалидную коляску и, прикатив ее в комнату к Пилике, сказал, что как только ей станет еще лучше, он прокатит ее с ветерком по городу. К моему удивлению, Фауст не был очень-то против, хотя и протестовал для виду, но все же сдался, согласившись, что для полного выздоровления нужна прогулка и свежий воздух.
— Спасибо, дружище, — только и смог сказать я, глотая ком в горле и глупо улыбаясь. Их забота о моей сестре грела душу не только ей, но и мне. Я был так благодарен им, что забыл о том, что недавно нагрубил Фаусту, который оказался прав. Пилика шла на поправку. Мне нужно было сразу поверить ему, а не устраивать скандал. Хоро, ты самый настоящий дурак.
Рен… в этом имени столько нежности, столько страсти, взрыв эмоций, ураган, сметающий здравый смысл со своего пути. На него можно смотреть вечно, не моргая, не отрывая взгляда, не дыша, ходить за ним попятам, забывая, что можешь получить здравую оплеуху за излишнее любопытство. Он был так далеко, что я уже не понимаю, как я раньше мог терпеть и не пытаться сократить это расстояние. До всего этого, до всей этой неразберихи, до всех смертей и испытаний, что свалились на нас, я даже и не думал, что этот колючий Тао станет для меня кем-то настолько близким, что захочется душу за него продать, лишь бы быть рядом, держать его за руку, обнимать, целовать… Я всегда думал, что найду себе какую-нибудь веселую девчонку и заживу с ней счастливо. Когда я вспоминал эту глупую мечту, то понимал, насколько я был слеп, как я огрызался на собственное счастье, как плевался, отталкивая его дальше. Я даже в какой-то степени благодарен Хао за подаренную возможность открыть глаза и увидеть все в новом свете.
Конечно, все не без трудностей, ведь я так и не мог собраться и рассказать Рену о том, что я чувствую, потому что не уверен, что он чувствует то же самое. Может, для него это необходимость, чтобы успокоиться и не слететь с катушек окончательно в этом кровавом обезображенном мире. Может, он всего лишь ждал приезда своей семьи, чтобы встретить их полным энергии и желания сражаться. Может, он пошел на это, дал мне целовать себя только для того, чтобы не сломаться. Я всегда старательно отгонял от себя эти мысли, но они все равно возвращались ко мне, больно ударяя в сердце, когда я видел, как он снова становился холодным и раздражительным, как улыбался для своей сестры, не для меня, для сестры, как гордо шествовал мимо меня, направляясь к своему отцу, как делал вид, что не заметил моей руки, которую я подал, чтобы сжать его ладонь в своей.
С каждым новым днем мне становилось все тяжелей взглянуть в его золотистые глаза, потому что я знал, что увижу там неприязнь или привычное безразличие. С каждым днем я все больше уходил в себя, анализируя события дня, и вздрагивал, когда надменный тон вырывал меня из размышлений. Он становился прежним. Для него не было ни смерти Йо, ни смерти Анны, на Рю ему было вообще плевать. Интересно, а если умер бы я, что бы он чувствовал?
Хотелось верить, что его холодность напускная, что это всего лишь маска, и я перестал бы верить, если бы однажды он не пришел ко мне, молча обнял со спины, крепко прижимаясь ко мне всем телом. Я бы перестал верить, доверять, через день, через два, я бы перестал, но он дал мне еще одну надежду, хотя всего и на ночь.
Я всегда просыпался один, медленно, с неохотой вырываясь из сна, зная, что меня тут же окутает холод одиночества, даже если засыпал я, прижавшись к его спине, даже если за окном светило солнце, которое Хао еще не успел превратить в испепеляющую силу, хотя мог бы уже давно сделать это, а не мучиться, растрачивая свои силы на этот жалкий городок, который потерял из-за нашего бунта.
— Рен, я…
— Тао, Юсуи, к нам приближаются приспешники Хао!
— Силва, они уже атаковали западную стену!
— Уводите женщин, немедленно!
Снова Хаос, снова суета, снова кровь, крики, паника…
— Огонь! Огонь! Горят дома, боеприпасы, все горит!
— Не отступать! Держать линию обороны! Выиграйте врем… Ааа!
— Хоро, скорее! – и только этот голос способен оторвать меня от созерцания беспорядка, только его прикосновения способны разбудить во мне чувства, заставить яростно скрипнуть зубами и ринуться в бой, защищая Чоколава с Пиликой на руках от почти добравшегося до них ублюдка. Разум накрыла белая пелена безумия, остается только рваться в самую гущу сражения, ступая по трупам, оставляя после себя кровь. Я должен… я должен уберечь всех.
Как только силы противника стали отступать под нашим яростным сопротивлением, явился Он. Виновник всего этого, всей пролитой крови, всех бед, всех несчастий. Гордо восседая на Духе Огня, он осматривал поле брани, ухмыляясь, скалясь, как гиена. При виде этой блядской рожи внутри меня закипела злоба, забурлила обида, отчего я еще крепче сжал зубы и уставился на Нового Правителя, искренне желая сейчас только одного – растерзать, распотрошить его, выдернуть сердце, заставить чувствовать ту же боль, что испытали все мы из-за его гребаной мечты о «нормальном мире без приматов». Ненавижу. Убью.
— Рен!.. – он затащил меня в переулок между домами, прижал к стене и злобно прошипел:
— Идиот, ты смерти своей хочешь?! Все уже ушли, нам нужно отступать, иначе эта тварь уничтожит нас. Хоро, ты слышишь меня?! – я не мог оторвать взгляда от его лица, так привычно искаженного злостью, от этих глаз, блеснувших в свете огня, которым обуяло весь город.
— Рен… — я погладил его по щеке, как всегда мечтал сделать, провел большим пальцем по нижней губе, совершенно не замечая ничего вокруг, видя только румянец, чуть тронувший его щеки, зная, что если он сейчас оттолкнет меня, я уже никогда не смогу сказать это.
— Рен, я люблю тебя.
Раньше он никогда не целовал меня первым, а сейчас грубо схватил за ворот и впился в мои губы, жадно целуя, обнимая рукой за шею, цепляясь за волосы на затылке, заставляя меня наклоняться к нему и млеть от ощущения полного удовлетворения. Мне бы хватило и этого даже без ответного признания, но…
— И я тебя люблю, идиот. А теперь сматываемся, если ты хочешь взять меня в жены и дожить до первой брачной ночи, — шутник…
И я был счастлив.
Мы были в пути уже третий день, волоча на спинах раненых и уцелевшие вещи, изредка делая привалы, чаще отбиваясь от преследователей, нападавших внезапно. Мы успели потерять еще двоих из раненых в битве за город. Фауст говорил, что еще немного, и мы дойдем до здешней подземной больницы его семьи, заброшенной, но, вроде бы, еще пригодной для жизни, а главное — относительно безопасной. Я бы шел еще быстрей, я бы использовал фурьёку, я бы оседлал бродячих собак, лишь бы поскорей добраться то этого спасительного места, потому что сестре становилось хуже. С каждым днем, с каждым часом изнурительного шествия, она слабела, все больше закашливалась, все больше спала и чаще просила пить охрипшим и усталым голосом. Выродок, этот мерзавец, эта длинноволосая тварь по имени Хао!.. Как я его ненавижу! Если сестра не поправиться, я найду его, хоть в чистилище, но найду и убью.
— Открывайте двери, давайте! Раз-два… и-и-и три!
— Поддается, толкайте!
Силва, Мекихиса и еще пара наших из племени пытались выломать запертые двери, когда Фауст усердно протестовал.
— Нет, ну что же вы делаете-то! Я вам в сотый раз говорю: здесь все открывается с помощью заклинания, а не грубой силой! Дайте мне пару минут и я все вспомню!
— Да нет у нас пары минут, Фауст! Мы не выдержим натиска так долго! – и словно в подтверждение слов Силвы кто-то издал предсмертный крик, а звук боя усилился. А Фауст как будто бы не слушал никого, а продолжал нервно расхаживать туда-сюда и бормотать что-то себе под нос, пока, наконец, в последнюю секунду не остановился, как вкопанный и не открыл нам дверь.
— Заносите все, быстрей! – кричал кто-то, пока Чоколав поднимал с земли Пилику, беря ее на спину, и стремглав помчался внутрь.
— Хоро, Рен, торопитесь! Дверь не закрывается так быстро, как открывалась! – пыхтел Фауст, занося последние мешки с лекарствами и провиантом. Совсем рядом прогремел взрыв, с грота посыпались сталактиты, очень удачно падая на троицу преследователей, делая из них кровавую лепешку. Ударная волна стала рушить стены пещеры, поднимая в воздух пыль, Рен принялся рубить гуандао обломки, которые могли завалить вход, но Йохан опять закричал:
— Нет, не делай этого! Бегом, сюда! Пусть они перекроют вход, так даже лучше!
Я толкнул Тао в спину по направлению к закрывающейся двери, подгоняемый рушившимся потолком. Мы буквально протиснулись в щель, а когда дверь захлопнулась с характерным грохотом, я обнаружил, что, пробороздив по земле всем телом, сумел уберечь от травм Рена, который пытался вывернуться из моих рук.
— Ну и зачем ты сказал мне дать камням заблокировать вход, и, собственно, наш выход отсюда?
— Там были выжившие, а они, скорей всего, расскажут о главном входе Хао, а у того есть некроманты, которые могут с легкостью открыть запечатанную заклинанием дверь. На обследование окрестных гор уйдет больше месяца даже с тем количеством людей, что служат ему, а здесь есть еще выходы. Не думаете же вы, что я настолько глуп.
Здесь затхло, сыро, темно, кое-где бегают крысы, с потолка капала вода, на полу хаотично разбросаны бумаги, под ними скрылись провода, о которые нужно не запнуться, чтобы не упасть на, казалось бы, ровном месте. У стен расставлено оборудование, назначение которого неизвестно даже Фаусту, в коридорах грота есть ответвления, ведущие в палаты с кушетками и мигающим светом. Подача электричества велась от громоздкого генератора с полусдохшими батареями, а солнечных здесь не было, да и использовать их было бы глупо, потому что ловящее солнечные лучи устройство привлекло бы внимание шавок Хао, а нам это абсолютно ни к чему. Приводить нашу новую базу в порядок мы начали как только уложили раненых и больных на кровати, оказав им помощь, чтобы облегчить страдания. Во время уборки одной из подсобок с каким-то научным хламом Фауст во всеуслышание объявил, что некоторые из раненых не протянут без должной медицинской помощи дольше двух дней. Из-за этого заявления меня взяла злоба. Я бросил грязную тряпку и сжал руки в кулаки, намереваясь намылить этому всезнайке-некроманту шею, но Рен швырнул в меня своей тряпкой и заговорил:
— Разве ты не можешь использовать это оборудование?
— Да! – подхватил Чоколав, поправив очки, съехавшие с носа. – Мы не хотим терять людей! Сделай хоть что-нибудь.
— Вот именно! – прошипел я. – Мы же не провели тщательный осмотр, вдруг здесь есть холодильник с запасом крови. Я видел в палате Пилики капельницу. Зачем ты выносишь людям приговор не попытавшись ничего сделать?
— У меня нет персонала, — вздохнул тот. – Я очень хочу помочь раненым, я очень хочу помочь твоей сестре, Хоро, но нужна операция, нужны обезболивающие, горячая вода, перчатки. Все не так просто.
— Йо нет и ты совсем от рук отбился! – это был Манта что ли? – Хватит, Фауст, хватит! – точно Манта! – Мы все готовы тебе помочь, — Рен, Чоколав и я закивали головой в знак согласия, — мы найдем то, что тебе нужно, только, пожалуйста, не дай никому умереть!
— Манта… не плачь, малыш. Я все сделаю, обещаю. Ну, иди сюда.
— Фауст, ты такой дурак.
— Что?.. То есть как?! Почему?! Какого!..
— Прости, Хоро, но Пилика умерла вчера ночью…
И все, и мир покатился к чертям собачьим, в тартарары, земля под ногами стала раскачиваться… или это я шатался? Я ничего не вижу… или это я плачу? Как же так… как такое, черт возьми, могло произойти?! Почему именно сейчас?! Почему, когда я собирался показать ей игрушку, которую нашел в одной из комнат. Я ведь… я же…
— Не трогай меня! – взбесился я, ударяя Джун по руке, когда та пыталась поднять меня с земли. Я сидел, схватившись руками за голову, раскачиваясь взад-вперед, как безумный повторяя с нарастающей интонацией одно:
— Этого не может быть… это не правда… нет… она не могла… как же так… этого не должно было произойти… — резко вскочив на ноги, я помчался в комнату, одержимый мыслью, что Фауст ошибся, что сестра жива, что она просто спала, а сейчас уже проснулась и…
— Хоро, стой! – поздно. Я уже выкинул серую тряпку, накрывшую лицо сестры, и тут же пожалел об этом.
Сердце сдавило в лепешку. Она мертва. У нее холодные пальцы, мертвецки-бледная кожа, синяки под глазами и… почему-то умиротворенное лицо. Будто бы она действительно просто спит, спит и видит добрый, яркий мир, видит Йо, видит Анну, Турнир шаманов, гоняет меня своими тренировками…
Я с силой зажал рот ладонью, сдерживая рвотные позывы. На лбу выступил пот, желудок неприятно свернуло, его скудное содержимое так и жаждало вырваться наружу. Зажмурившись, чтобы не видеть этого зрелища и заставить слезы скатиться по щекам, и отошел на пару шагов и с размаху сел на пол, запутавшись в тряпке.
Я не уберег ее. Я не смог защитить свою маленькую сестренку, я не сделал ничего, чем бы мог заслужить звание старшего брата. Ни-че-го. Абсолютно. Хоро, ты ноль без палочки, ничтожество. Идиот. Кто-нибудь, ударьте меня…
Пилика. Пилика… сестра, моя любимая младшая сестренка, всегда веселая, жизнерадостная, такая хрупкая, самостоятельная. Она всегда заставляла меня делать что-то, переживала за меня, делала все, чтобы я выжил, чтобы я стал лучше, чтобы я прошел дальше, двигался вперед ради осуществления нашей мечты. А что делал я? Что я делал для нее? Да по сути ничего, совсем. Я делал что-то для Йо, для Рена, для Манты, для Анны в конце концов, но для сестры – ничего. Я побеждал только потому, что она была рядом, поддерживала меня, всячески пыталась помочь. Если бы я не отослал ее в дом Тао, если бы она была со мной, все это время, здесь, под моей опекой, я бы смог защитить ее от всего: от бешеных собак, от людей, от мерзавца Хао. И почему, когда у нас есть что-то или кто-то, то не видим в этом никакой ценности? Почему мы понимаем всю важность утраченного только тогда, когда становится уже слишком поздно?...
— Хватит ныть, тряпка. Что ты делаешь? Жалеешь себя? Перестать заниматься самобичеванием, ты мужик, или кто? Чего ты расселся здесь? Ты свою рожу когда в последний раз видел? А бритву? Или тебя побрить моим гуандао? Ты охренел, Снеговичок, али как? Ты меня вообще слышишь? Кивни, если это так, коли рот открыть не в силах.
Этот монолог я уже знаю наизусть, Рен говорил мне все это который раз, пытаясь расшевелить, побудить оскорблениями к действию, заставить меня разозлиться, вскочить с кровати, сцепиться с ним в драке. Увы, безуспешно. Я чувствовал себя вяленой рыбой, не способной двинуться с места, не способной мыслить и чувствовать. Внутри меня зияла черная дыра, поглощающая с каждым днем все больше и больше эмоций, оставляя только гнетущую тоску. У Тао, видимо, рука не поднималась врезать мне, конечно, я представляю, насколько я выглядел жалким и беспомощным.
— Твою мать, Хоро, ты хоть думаешь, что ты делаешь?! Ты идиот, идиот! Посмотри на меня, посмотри, кому сказал?! Чего ты добиваешься?! Чтобы я тебе вдарил как следует и вправил твои куриные мозги на место?! Да какого черта я вообще с тобой нянчусь тут! Ты не Хоро, ты тряпка, вот ты кто! Ты не ее брат, не ее! Думаешь, она хотела бы видеть тебя таким?! Да ты…
— Заткнись…
— Да ты хоть понимаешь, что так ты растеряешь всех! Или мы тебя потеряем! Нам нужен каждый, нам нужен ты! Смерть Пилики что, не дала тебе понять, что следует дорожить каждым!
— А что бы ты делал, что бы ты чувствовал, когда, проснувшись, обнаружил бы Джун мертвой?
— Мстил.
— Кому? – смешок. – Богу что ли?
— Богу, Хоро, Богу. Богу Апокалипсиса. Хао.
— Я отомщу ему за всех вместе взятых. Этот ублюдок виноват лишь в том, что родился на свет.
— Он заразил Пилику, Хоро. Он усугублял ее болезнь, он специально медлил с военными действиями, он использовал тебя, хотел посмотреть, как ты будешь мучиться.
Внутренности сделали кульбит, зубы сами со скрежетом стиснулись, а руки скажись в кулаки.
— Откуда ты знаешь? Ты пичкаешь меня этой байкой, которую придумал, чтобы заставить меня расшевелиться?
— Нет. Я все видел.
— Правда?
— Да.
— Блядская рожа… ублюдок… скотина, сволочь, мразь! Убью!
Я не знаю, сколько времени я провел в затворничестве, как долго отгораживался от внешнего мира, если, конечно, можно так назвать цепь гротов в глубине гор, но благодаря Рену я наполнился яростью, злостью, неистовством, направленным на длинноволосую тварь, решившую поиграть в "Кошки-мышки" с нами, с нашими человеческими чувствами, которых у него отродясь не было. Я знал, я чуял, что Хао выкинет еще какую-нибудь мерзость, которая непременно больно ударит по нам всем, но я не мог предсказать, когда и что он предпримет. Я вышел из состояния глубокой тоски, лоб в лоб столкнулся с осуждением в глазах отца и некоторых ребят, но не стал винить их. Нет, виноват я. Я слишком слаб, меня легко сломать, чем Хао, собственно, и умело воспользовался.
Мы делали редкие вылазки на поверхность за дичью, Фауст и люди, хоть что-то смыслящие в механизмах, пытались соорудить что-то пока не вполне понятное, но, видимо, полезное, так как за пустое некромант бы не взялся. Рен куда-то выходит по ночам, выбирается из душного сырого подземелья на поверхность непонятно для каких целей, но я не решался спросить у него, потому что излишнее любопытство до добра не доводит. Мало ли, вдруг Тао выбирается чтобы подышать свежим ночным воздухом или полюбоваться на ночное него. При мысли о лежащем на прохладных камнях Тао, заложившем руки под голову, смотрящем в темное звездное небо губы сами расплывались в улыбке.
Не знаю, почему такая нелепая картина пришла ко мне в голову, но она никак не хотела выветриваться, наоборот, прочно засела в сознании, начала вызывать нежность и умиление в таком количестве, что я просто давился и захлебывался чувствами, а когда пытался выразить их, то получал массу удовольствия от того, как Рен краснеет и бормочет очередное недовольство себе под нос, стараясь вывернуться. Я не мог припомнить, когда я еще так быстро менял настроения из-за одного человека.
Нынешнее солнце жестоко, небеса безоблачны, земля тверда и непроходима, днем дьявольски жарко, ночью холодно настолько, что стучат зубы. Континент стал похож на пустыню Гоби, на Мертвую Долину, где есть только полуразрушенные дома, человеческие кости и запуганные до смерти люди, прячущиеся в глубь провонявших трупным ядом и отходами строений. Люди, не шаманы, люди. Мужчины, женщины, дети. В лохмотьях, босые, чумазые, они бродят по пустынным улицам и шарахаются от малейшей колышущейся тени. Они убивают зверей. Любых: кошек, собак, крыс, разжигают скудный костер, да и то ненадолго, и едят добычу, а иногда садятся на камни и вгрызаются зубами в сырое мясо, с упоением глотая пищу. От этого зрелища воротит, а на глаза наворачиваются слезы. Что же Ты сделал?..
Выживших шаманов, не подчинившихся Его воле, таких, как мы с Реном, мало. Совет Он вырезал почти полностью, спасся только Силва, которому поступил приказ уходить от Голдвы, погребенного под обломками зала. Асакуры умерли достойно, лишь только Мекихиса остался жить, обезумевший и обозленный, с жаждой мести за сына и невестку, погибших первыми от рук этого мерзавца Хао, он стал скитаться, собирая отряд сопротивления, в который одним из первых вступили Марко и Лайсерг, а так же Силва, Рен и я. Тамао, оставшаяся без опекунши Анны, была отправлена с Пиликой и Мантой под защитой Чоколава в особняк Тао, до него Новый Правитель не смог добраться, встретившись с ненавистью династии Тао и кучей мертвецов под контролем Джун. Фауст проник в ряды приспешников Хао, некроманты последнему были нужны для какой-то определенной цели, и он выясняет дальнейшие планы по уничтожению уцелевших и спрятавшихся, и пока, кажется, не засветился. А если этот ублюдок Асакура и пронюхал о том, что Фауст там не потому, что проникся его сладкими фальшивыми речами, то тогда…тогда он решил просто поиграть. Рю лег костьми в первом же сражении против бывшей команды Ханагами, пытаясь защитить глупых и бесполезных девочек Шарлоты, которых Хао сразу же прикончил. Их мы тайком унесли с места боя и похоронили под завывание Такагеро, что в последствии умчался в Подземный Мир, вытаскивать Рю сюда, к нам. Эта заварушка длилась уже второй год…
Мы немного съехали с катушек, пытаясь выкарабкаться из лап Смерти в облике Хао, сблизились в этих многочисленных побегах, перестали плакать по умершим, потому что знаем, что прошлого не вернуть, хотя призраки друзей иногда приходят мне в ночных кошмарах зловещими тенями, мы стали черствей к чужому горю. Теперь, когда я натыкаюсь на растрепанного человека, с красными глазами, вылезшими из орбит, ползающего по грязной мостовой на коленях, обнимающего меня за ногу, я уже не пытаюсь помочь ему, а просто отталкиваю и догоняю Рена. Мы всегда ходим молча, крепко держась за руки, чтобы вконец не обезуметь от Хаоса вокруг, он этой чумы под названием «Новый Мир от Хао Асакуры», и я чувствую тепло ладони Тао и стискиваю еще сильней, потому что… потому что я боюсь, что эта рука станет холодной, мертвой.
Мы давно не видели душа, нормальных кроватей, в лучшем случае у нас есть прогнившие подстилки, но в городах бушует какая-то кожная инфекция, так что спать приходится на старой одежде, которую я таскаю в рюкзаке вместе с аптечкой и консервами. Наша цель – город провинции, где нас будут ждать Фауст и шаманы с Севера, в том числе Пино и мой отец. До Севера Покоритель Хао тоже пока не добрался, там собирается отряд из моего племени. Когда мы встретимся, то нападем на тот город и сделаем из него базу. Нужно какое-то укрытие помимо дома Тао, потому что и он уже кое-как держится. Нужны решительные действия, нужна стратегия. Йо, Анна… вас нам так не хватает…
— Рен, давай остановимся, — мы так редко разговаривали, что мне становилось скучно без ехидства и колкого взгляда. Последний раз я слышал его на повышенных тонах, когда они с Мекихисой и Силвой обсуждали нынешнее положение дел, мусолили информацию от Фауста. Я слышал, как он кричал что-то про Джун, про свою мать, и невольно задумался о Пилике, сразу же пристыдив себя, что за месяцы нашей с ней разлуки я вспоминал о ней только тогда, когда к Тао прилетал ястреб с письмом из гор на лапе, там обязательно была пара слов от сестрички. Нет, я в это время думаю не о ней, а о Рене, о том, что он чувствует. Я помню, как он первый раз за все время стукнул меня по голове за предложение спрятаться в подвал заброшенного дома. «Хао будет искать там, где для нас безопасней всего, а это как раз подвал, идиот. Лучше укрыться на втором этаже около окна, там они искать не будут». Это была первая и последняя ночевка в нормальных условиях. Затем мы пережили ураган, ливень с градом и оползень, пока добирались до пункта назначения.
Бой за город был жестоким. Нет, это был не бой, это была резня, кровавая, грязная резня, с кучей вражеских трупов. Утомительная бойня за важную для нас точку. Так мы начали войну…
У меня были руки по локоть в крови, в своей и чужой. Я долго стоял и смотрел на свои ладони, в которых я держал оружие. Я убил столько шаманов. «Я… убил? Какое странное сочетание не сочетаемого. Я и убил!» От этих мыслей закружилась голова, наружу рвался какой-то дикий хохот. Я схватился за голову и осел на землю, я смеялся до тех пор, пока Рен не отвесил мне звонкую пощечину, потянул за руку и заставил оглядеться вокруг. От того, что я увидел, меня сразу же стошнило под ноги. Следом же полил дождь, и вниз по улицам потекла кровавая вода…
В тот день я не мог отпустить Рена, меня будто приклеило к нему, не было желания отходить от него ни на шаг, потому что с ним было спокойней. В душ я пошел с ним, отмывая его татуированную спину от крови и грязи, а потом обнял его и заплакал от переизбытка накопившихся эмоций. И он не оттолкнул, не ударил, а просто стоял и, наверное, терпел, мое нытье. Когда же он успел так измениться? Когда успел так измениться я? Что сделали с нами все эти напасти, все эти смерти, эти два года, как мы еще не сдохли от рук Люциуса или самого Хао?
— Рен… — хрипло, между поцелуями, которыми я покрывал плечи, вжимая его в холодную плитку кабинки, покусывая мочку уха, блуждая руками по его торсу, груди, невольно задевая шрам от меча, который он получил еще тогда, на Турнире. О, сколько приятных и грустных воспоминаний…
— Сделай уже это!.. – он изнывал от ласк, терся ложбинкой ягодиц о пах, откидывая голову на мое плечо, тихо постанывая и упираясь руками в стену. Поцелуй, сжигающий все сомнения, отключающий разум, пробуждающий животную страсть. Я не мог остановиться. Я, кажется, давно уже желал этого, желал близости с ним. Я уже давно любил его?..
Уснули мы в одной кровати не разомкнув объятий. Рен, уткнувшись носом в мою грудь, тихо посапывал, приятно щекоча кожу дыханием, а я, прижимая его к себе, погрузился в сон с улыбкой на губах. Впервые за два года я был чуточку счастлив…
Перевозка людей из трещавшего по швам дома Тао была опасной затеей, но необходимой для того, чтобы ввести противника в замешательство, хотя шанс, что мы сможем обвести Хао вокруг пальца был катастрофически мал, но рискнуть стоило. Там все выжившие: Чоколав, Пилика, Джун и родители Рена, Манта... Сестра обрадуется, когда увидит, что здесь наш отец с племенем, что есть еще выжившие шаманы, готовые бороться с Хао до конца. Фауст тоже обещал скоро присоединиться к нам в новом городе, потому что у Асакуры становилось жарко, над нашим шпионом нависла угроза разоблачения и дальнейшей расправы. После Рена Фауст — самый сильный шаман, к тому же и доктор, мы просто не могли его потерять. Не могли.
Три недели долгого путешествия, три недели полной неизвестности, три недели, полных страха и кошмарных снов, унять которые мы могли только обняв друг друга, нашептывая какие-то глупости, после которых было спокойней настолько, что можно было ненадолго погрузиться в сон без сновидений, и проснуться от чьего-то крика за окном. От радостного крика приветствия, который действовал, как бальзам сердце, как хорошая доза наркотиков. Подорваться с кровати получалось на удивление быстро. Наспех одевшись, и разбудив Тао, я смотрел, как он зевал и сонно кутался в халат, и улыбался, глупо, как всегда, как до всего этого. В голове только одна мысль: подмога здесь, все живы, все добрались. Камень с души.
Джун сразу же кинулась к брату, обнимая его так, что тот сдавленно заохал и что-то пробормотал, но сестра его не слышала, потому что плакала навзрыд, не боясь разбудить Пино и его ледяных друзей. Сердце больно кольнуло, когда я не смог разглядеть в толпе Пилику. Она не могла же погибнуть? Так где она? Что с ней? Почему все молчат? Где Мекихиса? Размышления прервал Манта, дернув меня за штанину и кивнувший в сторону повозки. Неужели?!..
— Что с ней? — тихо спросил я и все умолкли, не решаясь ничего ответить. Бесит. Бесит! Отвечайте же! Под теплым одеялом лежала сестра, бледная, как молоко, она часто дышала, под глазами залегли темные круги, на лбу выступил холодный пот, сама она горячая, ее трясет в лихорадке.
— Что с ней, я спрашиваю?! — я так боюсь... Я не хочу терять еще и ее. Схватив Силву за ворот плаща, я потряс его и прокричал что-то из ругательств. Все молчали. Все, абсолютно. Поняв, что это бесполезно, я разозлился, дико разозлился на всех, а на себя в первую очередь. Как же так… почему никто не скажет, что к чему?! Подняв сестру на руки, я понес ее в дом, ногой открыв дверь. Ничего, я узнаю, что это такое сморило мою сестру, вот приедет Фауст... И Фауст действительно приехал на следующий же день и, немного передохнув, принялся осматривать всех в городе на предмет болезней. Пилику он обследовал первую и сказал, что это одна из бушующих сейчас эпидемий, но сразу же успокоил меня, поведав о том, что у Нового Правителя уже есть лекарство против нее и он успел унести пару склянок, а сестра обязательно поправится, хотя в его глазах я видел сомнение. Стало страшно, страшно до жути. Я не могу потерять кого-то из семьи. Последующие три дня я провел у ее кровати, чувствуя съедающую нутро вину. Я должен был взять ее с собой… Я первым заговорил с ней, когда она открыла глаза и слабо улыбнулась. Надежда есть.
Надежда рухнула, когда Пилика стала кашлять кровью, тяжело и сипло дышать, большую часть дня отсыпаясь на кровати под теплым одеялом. Я не хотел, чтобы она засыпала, не хотел, потому что знал, что она может никогда не проснуться. Каждый раз, сжимая ее вялую ладонь, я молился всем известным мне Богам, просил для сестры выздоровления и проклинал этого безумца Хао, из-за которого мир превратился в этот рассадник болезней, из-за которого люди стали умирать, из-за которого заразилась Пилика.
— Лекарство действует, — уйди, уйди, не могу смотреть на твою сочувствующую рожу!
— Да ничерта оно не действует! Не ври мне, я вижу, что ты меня дуришь!
— Хоро, успокойся, — Фауст положил мне руку на плечо, но я стряхнул ее и стиснул зубы. Противно. Зачем кормить меня ложью, зачем, если потом все обрушиться? Так же будет в два раза больней, чем наперед знать, что дни сестры сочтены!
— Я говорю тебе пра…
— Ты мне врешь, — сказал, как отрезал, громко хлопнув дверью.
Чоколав опять начал доставать всех своими тупыми шутками, выплясывая что-то на месте и гогоча во всю глотку, подбегая ко всем и вся, тараторя какой-то очередной свежий прикол, смысл которого понимала только Тамао, но она мало когда была рядом, потому что ухаживала за Пиликой. Иногда Чоколав приходил в комнату к сестре, и даже на улице было слышно, как хохочет Тамао с моей сестрой, а потом приходил Фауст и читал шутнику лекции о том, что, смех – хоть и лучшее лекарство от всего, но такими темпами Пилика могла закашляться еще сильней и начать задыхаться. Чоколав всегда извинялся, но каждый раз приходил снова и заставлял девчонок улыбаться и хихикать. За это я готов был чуть ли не носить этого несносного комика на руках, но говорил лишь «спасибо», на что получал дружеское похлопывание по плечу и широкую улыбку.
Жизнь пошла веселей. Даже военные собрания проходили как-то более энергичней, не было уже этих угрюмых лиц, недовольных взглядов и яростного отстаивания своей стратегии, все проходило организованней, легче и никто уже не швырялся ругательствами направо и налево. Девчонки теперь готовили, и очень вкусно, по сравнению с теми консервами, что мы ели раньше. Правда, запасы провианта были все равно скудные, но Джун умудрялась подать сытные блюда, которые, казалось бы, нельзя сделать из пары мешков риса, бочки овощей и рыбы, что отец захватил из дома. Пино нашел где-то инвалидную коляску и, прикатив ее в комнату к Пилике, сказал, что как только ей станет еще лучше, он прокатит ее с ветерком по городу. К моему удивлению, Фауст не был очень-то против, хотя и протестовал для виду, но все же сдался, согласившись, что для полного выздоровления нужна прогулка и свежий воздух.
— Спасибо, дружище, — только и смог сказать я, глотая ком в горле и глупо улыбаясь. Их забота о моей сестре грела душу не только ей, но и мне. Я был так благодарен им, что забыл о том, что недавно нагрубил Фаусту, который оказался прав. Пилика шла на поправку. Мне нужно было сразу поверить ему, а не устраивать скандал. Хоро, ты самый настоящий дурак.
Рен… в этом имени столько нежности, столько страсти, взрыв эмоций, ураган, сметающий здравый смысл со своего пути. На него можно смотреть вечно, не моргая, не отрывая взгляда, не дыша, ходить за ним попятам, забывая, что можешь получить здравую оплеуху за излишнее любопытство. Он был так далеко, что я уже не понимаю, как я раньше мог терпеть и не пытаться сократить это расстояние. До всего этого, до всей этой неразберихи, до всех смертей и испытаний, что свалились на нас, я даже и не думал, что этот колючий Тао станет для меня кем-то настолько близким, что захочется душу за него продать, лишь бы быть рядом, держать его за руку, обнимать, целовать… Я всегда думал, что найду себе какую-нибудь веселую девчонку и заживу с ней счастливо. Когда я вспоминал эту глупую мечту, то понимал, насколько я был слеп, как я огрызался на собственное счастье, как плевался, отталкивая его дальше. Я даже в какой-то степени благодарен Хао за подаренную возможность открыть глаза и увидеть все в новом свете.
Конечно, все не без трудностей, ведь я так и не мог собраться и рассказать Рену о том, что я чувствую, потому что не уверен, что он чувствует то же самое. Может, для него это необходимость, чтобы успокоиться и не слететь с катушек окончательно в этом кровавом обезображенном мире. Может, он всего лишь ждал приезда своей семьи, чтобы встретить их полным энергии и желания сражаться. Может, он пошел на это, дал мне целовать себя только для того, чтобы не сломаться. Я всегда старательно отгонял от себя эти мысли, но они все равно возвращались ко мне, больно ударяя в сердце, когда я видел, как он снова становился холодным и раздражительным, как улыбался для своей сестры, не для меня, для сестры, как гордо шествовал мимо меня, направляясь к своему отцу, как делал вид, что не заметил моей руки, которую я подал, чтобы сжать его ладонь в своей.
С каждым новым днем мне становилось все тяжелей взглянуть в его золотистые глаза, потому что я знал, что увижу там неприязнь или привычное безразличие. С каждым днем я все больше уходил в себя, анализируя события дня, и вздрагивал, когда надменный тон вырывал меня из размышлений. Он становился прежним. Для него не было ни смерти Йо, ни смерти Анны, на Рю ему было вообще плевать. Интересно, а если умер бы я, что бы он чувствовал?
Хотелось верить, что его холодность напускная, что это всего лишь маска, и я перестал бы верить, если бы однажды он не пришел ко мне, молча обнял со спины, крепко прижимаясь ко мне всем телом. Я бы перестал верить, доверять, через день, через два, я бы перестал, но он дал мне еще одну надежду, хотя всего и на ночь.
Я всегда просыпался один, медленно, с неохотой вырываясь из сна, зная, что меня тут же окутает холод одиночества, даже если засыпал я, прижавшись к его спине, даже если за окном светило солнце, которое Хао еще не успел превратить в испепеляющую силу, хотя мог бы уже давно сделать это, а не мучиться, растрачивая свои силы на этот жалкий городок, который потерял из-за нашего бунта.
— Рен, я…
— Тао, Юсуи, к нам приближаются приспешники Хао!
— Силва, они уже атаковали западную стену!
— Уводите женщин, немедленно!
Снова Хаос, снова суета, снова кровь, крики, паника…
— Огонь! Огонь! Горят дома, боеприпасы, все горит!
— Не отступать! Держать линию обороны! Выиграйте врем… Ааа!
— Хоро, скорее! – и только этот голос способен оторвать меня от созерцания беспорядка, только его прикосновения способны разбудить во мне чувства, заставить яростно скрипнуть зубами и ринуться в бой, защищая Чоколава с Пиликой на руках от почти добравшегося до них ублюдка. Разум накрыла белая пелена безумия, остается только рваться в самую гущу сражения, ступая по трупам, оставляя после себя кровь. Я должен… я должен уберечь всех.
Как только силы противника стали отступать под нашим яростным сопротивлением, явился Он. Виновник всего этого, всей пролитой крови, всех бед, всех несчастий. Гордо восседая на Духе Огня, он осматривал поле брани, ухмыляясь, скалясь, как гиена. При виде этой блядской рожи внутри меня закипела злоба, забурлила обида, отчего я еще крепче сжал зубы и уставился на Нового Правителя, искренне желая сейчас только одного – растерзать, распотрошить его, выдернуть сердце, заставить чувствовать ту же боль, что испытали все мы из-за его гребаной мечты о «нормальном мире без приматов». Ненавижу. Убью.
— Рен!.. – он затащил меня в переулок между домами, прижал к стене и злобно прошипел:
— Идиот, ты смерти своей хочешь?! Все уже ушли, нам нужно отступать, иначе эта тварь уничтожит нас. Хоро, ты слышишь меня?! – я не мог оторвать взгляда от его лица, так привычно искаженного злостью, от этих глаз, блеснувших в свете огня, которым обуяло весь город.
— Рен… — я погладил его по щеке, как всегда мечтал сделать, провел большим пальцем по нижней губе, совершенно не замечая ничего вокруг, видя только румянец, чуть тронувший его щеки, зная, что если он сейчас оттолкнет меня, я уже никогда не смогу сказать это.
— Рен, я люблю тебя.
Раньше он никогда не целовал меня первым, а сейчас грубо схватил за ворот и впился в мои губы, жадно целуя, обнимая рукой за шею, цепляясь за волосы на затылке, заставляя меня наклоняться к нему и млеть от ощущения полного удовлетворения. Мне бы хватило и этого даже без ответного признания, но…
— И я тебя люблю, идиот. А теперь сматываемся, если ты хочешь взять меня в жены и дожить до первой брачной ночи, — шутник…
И я был счастлив.
Мы были в пути уже третий день, волоча на спинах раненых и уцелевшие вещи, изредка делая привалы, чаще отбиваясь от преследователей, нападавших внезапно. Мы успели потерять еще двоих из раненых в битве за город. Фауст говорил, что еще немного, и мы дойдем до здешней подземной больницы его семьи, заброшенной, но, вроде бы, еще пригодной для жизни, а главное — относительно безопасной. Я бы шел еще быстрей, я бы использовал фурьёку, я бы оседлал бродячих собак, лишь бы поскорей добраться то этого спасительного места, потому что сестре становилось хуже. С каждым днем, с каждым часом изнурительного шествия, она слабела, все больше закашливалась, все больше спала и чаще просила пить охрипшим и усталым голосом. Выродок, этот мерзавец, эта длинноволосая тварь по имени Хао!.. Как я его ненавижу! Если сестра не поправиться, я найду его, хоть в чистилище, но найду и убью.
— Открывайте двери, давайте! Раз-два… и-и-и три!
— Поддается, толкайте!
Силва, Мекихиса и еще пара наших из племени пытались выломать запертые двери, когда Фауст усердно протестовал.
— Нет, ну что же вы делаете-то! Я вам в сотый раз говорю: здесь все открывается с помощью заклинания, а не грубой силой! Дайте мне пару минут и я все вспомню!
— Да нет у нас пары минут, Фауст! Мы не выдержим натиска так долго! – и словно в подтверждение слов Силвы кто-то издал предсмертный крик, а звук боя усилился. А Фауст как будто бы не слушал никого, а продолжал нервно расхаживать туда-сюда и бормотать что-то себе под нос, пока, наконец, в последнюю секунду не остановился, как вкопанный и не открыл нам дверь.
— Заносите все, быстрей! – кричал кто-то, пока Чоколав поднимал с земли Пилику, беря ее на спину, и стремглав помчался внутрь.
— Хоро, Рен, торопитесь! Дверь не закрывается так быстро, как открывалась! – пыхтел Фауст, занося последние мешки с лекарствами и провиантом. Совсем рядом прогремел взрыв, с грота посыпались сталактиты, очень удачно падая на троицу преследователей, делая из них кровавую лепешку. Ударная волна стала рушить стены пещеры, поднимая в воздух пыль, Рен принялся рубить гуандао обломки, которые могли завалить вход, но Йохан опять закричал:
— Нет, не делай этого! Бегом, сюда! Пусть они перекроют вход, так даже лучше!
Я толкнул Тао в спину по направлению к закрывающейся двери, подгоняемый рушившимся потолком. Мы буквально протиснулись в щель, а когда дверь захлопнулась с характерным грохотом, я обнаружил, что, пробороздив по земле всем телом, сумел уберечь от травм Рена, который пытался вывернуться из моих рук.
— Ну и зачем ты сказал мне дать камням заблокировать вход, и, собственно, наш выход отсюда?
— Там были выжившие, а они, скорей всего, расскажут о главном входе Хао, а у того есть некроманты, которые могут с легкостью открыть запечатанную заклинанием дверь. На обследование окрестных гор уйдет больше месяца даже с тем количеством людей, что служат ему, а здесь есть еще выходы. Не думаете же вы, что я настолько глуп.
Здесь затхло, сыро, темно, кое-где бегают крысы, с потолка капала вода, на полу хаотично разбросаны бумаги, под ними скрылись провода, о которые нужно не запнуться, чтобы не упасть на, казалось бы, ровном месте. У стен расставлено оборудование, назначение которого неизвестно даже Фаусту, в коридорах грота есть ответвления, ведущие в палаты с кушетками и мигающим светом. Подача электричества велась от громоздкого генератора с полусдохшими батареями, а солнечных здесь не было, да и использовать их было бы глупо, потому что ловящее солнечные лучи устройство привлекло бы внимание шавок Хао, а нам это абсолютно ни к чему. Приводить нашу новую базу в порядок мы начали как только уложили раненых и больных на кровати, оказав им помощь, чтобы облегчить страдания. Во время уборки одной из подсобок с каким-то научным хламом Фауст во всеуслышание объявил, что некоторые из раненых не протянут без должной медицинской помощи дольше двух дней. Из-за этого заявления меня взяла злоба. Я бросил грязную тряпку и сжал руки в кулаки, намереваясь намылить этому всезнайке-некроманту шею, но Рен швырнул в меня своей тряпкой и заговорил:
— Разве ты не можешь использовать это оборудование?
— Да! – подхватил Чоколав, поправив очки, съехавшие с носа. – Мы не хотим терять людей! Сделай хоть что-нибудь.
— Вот именно! – прошипел я. – Мы же не провели тщательный осмотр, вдруг здесь есть холодильник с запасом крови. Я видел в палате Пилики капельницу. Зачем ты выносишь людям приговор не попытавшись ничего сделать?
— У меня нет персонала, — вздохнул тот. – Я очень хочу помочь раненым, я очень хочу помочь твоей сестре, Хоро, но нужна операция, нужны обезболивающие, горячая вода, перчатки. Все не так просто.
— Йо нет и ты совсем от рук отбился! – это был Манта что ли? – Хватит, Фауст, хватит! – точно Манта! – Мы все готовы тебе помочь, — Рен, Чоколав и я закивали головой в знак согласия, — мы найдем то, что тебе нужно, только, пожалуйста, не дай никому умереть!
— Манта… не плачь, малыш. Я все сделаю, обещаю. Ну, иди сюда.
— Фауст, ты такой дурак.
— Что?.. То есть как?! Почему?! Какого!..
— Прости, Хоро, но Пилика умерла вчера ночью…
И все, и мир покатился к чертям собачьим, в тартарары, земля под ногами стала раскачиваться… или это я шатался? Я ничего не вижу… или это я плачу? Как же так… как такое, черт возьми, могло произойти?! Почему именно сейчас?! Почему, когда я собирался показать ей игрушку, которую нашел в одной из комнат. Я ведь… я же…
— Не трогай меня! – взбесился я, ударяя Джун по руке, когда та пыталась поднять меня с земли. Я сидел, схватившись руками за голову, раскачиваясь взад-вперед, как безумный повторяя с нарастающей интонацией одно:
— Этого не может быть… это не правда… нет… она не могла… как же так… этого не должно было произойти… — резко вскочив на ноги, я помчался в комнату, одержимый мыслью, что Фауст ошибся, что сестра жива, что она просто спала, а сейчас уже проснулась и…
— Хоро, стой! – поздно. Я уже выкинул серую тряпку, накрывшую лицо сестры, и тут же пожалел об этом.
Сердце сдавило в лепешку. Она мертва. У нее холодные пальцы, мертвецки-бледная кожа, синяки под глазами и… почему-то умиротворенное лицо. Будто бы она действительно просто спит, спит и видит добрый, яркий мир, видит Йо, видит Анну, Турнир шаманов, гоняет меня своими тренировками…
Я с силой зажал рот ладонью, сдерживая рвотные позывы. На лбу выступил пот, желудок неприятно свернуло, его скудное содержимое так и жаждало вырваться наружу. Зажмурившись, чтобы не видеть этого зрелища и заставить слезы скатиться по щекам, и отошел на пару шагов и с размаху сел на пол, запутавшись в тряпке.
Я не уберег ее. Я не смог защитить свою маленькую сестренку, я не сделал ничего, чем бы мог заслужить звание старшего брата. Ни-че-го. Абсолютно. Хоро, ты ноль без палочки, ничтожество. Идиот. Кто-нибудь, ударьте меня…
Пилика. Пилика… сестра, моя любимая младшая сестренка, всегда веселая, жизнерадостная, такая хрупкая, самостоятельная. Она всегда заставляла меня делать что-то, переживала за меня, делала все, чтобы я выжил, чтобы я стал лучше, чтобы я прошел дальше, двигался вперед ради осуществления нашей мечты. А что делал я? Что я делал для нее? Да по сути ничего, совсем. Я делал что-то для Йо, для Рена, для Манты, для Анны в конце концов, но для сестры – ничего. Я побеждал только потому, что она была рядом, поддерживала меня, всячески пыталась помочь. Если бы я не отослал ее в дом Тао, если бы она была со мной, все это время, здесь, под моей опекой, я бы смог защитить ее от всего: от бешеных собак, от людей, от мерзавца Хао. И почему, когда у нас есть что-то или кто-то, то не видим в этом никакой ценности? Почему мы понимаем всю важность утраченного только тогда, когда становится уже слишком поздно?...
— Хватит ныть, тряпка. Что ты делаешь? Жалеешь себя? Перестать заниматься самобичеванием, ты мужик, или кто? Чего ты расселся здесь? Ты свою рожу когда в последний раз видел? А бритву? Или тебя побрить моим гуандао? Ты охренел, Снеговичок, али как? Ты меня вообще слышишь? Кивни, если это так, коли рот открыть не в силах.
Этот монолог я уже знаю наизусть, Рен говорил мне все это который раз, пытаясь расшевелить, побудить оскорблениями к действию, заставить меня разозлиться, вскочить с кровати, сцепиться с ним в драке. Увы, безуспешно. Я чувствовал себя вяленой рыбой, не способной двинуться с места, не способной мыслить и чувствовать. Внутри меня зияла черная дыра, поглощающая с каждым днем все больше и больше эмоций, оставляя только гнетущую тоску. У Тао, видимо, рука не поднималась врезать мне, конечно, я представляю, насколько я выглядел жалким и беспомощным.
— Твою мать, Хоро, ты хоть думаешь, что ты делаешь?! Ты идиот, идиот! Посмотри на меня, посмотри, кому сказал?! Чего ты добиваешься?! Чтобы я тебе вдарил как следует и вправил твои куриные мозги на место?! Да какого черта я вообще с тобой нянчусь тут! Ты не Хоро, ты тряпка, вот ты кто! Ты не ее брат, не ее! Думаешь, она хотела бы видеть тебя таким?! Да ты…
— Заткнись…
— Да ты хоть понимаешь, что так ты растеряешь всех! Или мы тебя потеряем! Нам нужен каждый, нам нужен ты! Смерть Пилики что, не дала тебе понять, что следует дорожить каждым!
— А что бы ты делал, что бы ты чувствовал, когда, проснувшись, обнаружил бы Джун мертвой?
— Мстил.
— Кому? – смешок. – Богу что ли?
— Богу, Хоро, Богу. Богу Апокалипсиса. Хао.
— Я отомщу ему за всех вместе взятых. Этот ублюдок виноват лишь в том, что родился на свет.
— Он заразил Пилику, Хоро. Он усугублял ее болезнь, он специально медлил с военными действиями, он использовал тебя, хотел посмотреть, как ты будешь мучиться.
Внутренности сделали кульбит, зубы сами со скрежетом стиснулись, а руки скажись в кулаки.
— Откуда ты знаешь? Ты пичкаешь меня этой байкой, которую придумал, чтобы заставить меня расшевелиться?
— Нет. Я все видел.
— Правда?
— Да.
— Блядская рожа… ублюдок… скотина, сволочь, мразь! Убью!
Я не знаю, сколько времени я провел в затворничестве, как долго отгораживался от внешнего мира, если, конечно, можно так назвать цепь гротов в глубине гор, но благодаря Рену я наполнился яростью, злостью, неистовством, направленным на длинноволосую тварь, решившую поиграть в "Кошки-мышки" с нами, с нашими человеческими чувствами, которых у него отродясь не было. Я знал, я чуял, что Хао выкинет еще какую-нибудь мерзость, которая непременно больно ударит по нам всем, но я не мог предсказать, когда и что он предпримет. Я вышел из состояния глубокой тоски, лоб в лоб столкнулся с осуждением в глазах отца и некоторых ребят, но не стал винить их. Нет, виноват я. Я слишком слаб, меня легко сломать, чем Хао, собственно, и умело воспользовался.
Мы делали редкие вылазки на поверхность за дичью, Фауст и люди, хоть что-то смыслящие в механизмах, пытались соорудить что-то пока не вполне понятное, но, видимо, полезное, так как за пустое некромант бы не взялся. Рен куда-то выходит по ночам, выбирается из душного сырого подземелья на поверхность непонятно для каких целей, но я не решался спросить у него, потому что излишнее любопытство до добра не доводит. Мало ли, вдруг Тао выбирается чтобы подышать свежим ночным воздухом или полюбоваться на ночное него. При мысли о лежащем на прохладных камнях Тао, заложившем руки под голову, смотрящем в темное звездное небо губы сами расплывались в улыбке.
Не знаю, почему такая нелепая картина пришла ко мне в голову, но она никак не хотела выветриваться, наоборот, прочно засела в сознании, начала вызывать нежность и умиление в таком количестве, что я просто давился и захлебывался чувствами, а когда пытался выразить их, то получал массу удовольствия от того, как Рен краснеет и бормочет очередное недовольство себе под нос, стараясь вывернуться. Я не мог припомнить, когда я еще так быстро менял настроения из-за одного человека.