Снова Хеталия, блин.

понедельник, 28 марта 2011

17:34

I'm a loser baby, so why don't you kill me?

Быт Речи Посполитой

Автор: Di Ren
Фэндом: Hetalia - Axis Powers
Персонажи: Польша/Литва (когда Феликс Ториса всем достает), Литва/Польша
Рейтинг: R
Жанры: Юмор, Романтика, Слэш (яой)
Предупреждения: Нецензурная лексика, OOC
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание:
Быт Речи Посполитой. О том, как Польша с Литвой жили не тужили.
Посвящение:
yaoilover, спасибо за арты к фику и каляки для меня просто так.
Публикация на других ресурсах:
Спросите и пришлите ссылку.
Примечания автора:
Написано по просьбе друга.
Kocham cie - с польского "я тебя люблю".
очень ООС, наверное

Когда ему сказали, что отныне он будет жить под одной крышей с другой страной, Литва только устало вздохнул. Такое ему приходилось слышать не первый раз, и это был, как Торис был уверен, далеко не последний. Его, маленькое Литовское княжество, шмонали как могли другие сильные страны, подчиняли себе и заставляли присоединиться. А он ничего и предпринять-то не мог, куда ж ему. То князь боролся за престол, то крестоносцы его землю топтали, то еще что-нибудь.
А с одной стороны покровитель – это хорошо, если уж кто на территорию посягнет, то можно не бежать к соседям за помощью, ведь тот, у кого он находится под теплым крылышком, просто обязан защитить свои владения, иначе не по совести это, не по чести.
Собирая свои немногочисленные пожитки, Литва пытался представить себе, каким же будет тот, с кем придется жить в одном доме. В голову лезло все, что можно и что нельзя, поэтому Торис старался отогнать от себя все мысли и дождаться встречи, чтобы обдумать план того, как можно ужиться вместе, на месте.
Вот что-то, а такого поворота событий Литва ну никак не ожидал. Переступив порог большого до неприличия – по меркам самого Лоринайтиса, конечно же - особняка, мрачного снаружи, но весьма уютного внутри, он не заметил никакой прислуги, даже намека на постороннего человека не было, только из-за угла виднелась светловолосая макушка, сам хозяин которой опасливо выглядывал из-за каменной стены, отгораживающей его и гостя. Литва поначалу растерялся, судорожно обдумывая, как отреагировать на незнакомца? или незнакомку? В конце концов, поставив сумку с вещами на пол, он подошел к спрятавшемуся человеку и, набрав в грудь побольше воздуха, проговорил:
- Здравствуйте, я Литва, с этого дня я буду жить с вами, - и тут же зажмурился, соображая, не сказал ли он какую-нибудь глупость.
На его приветствие из-за угла высунулись зеленые глаза, а затем и миловидное личико с поджатыми пухлыми губками. «Она что, стесняется чужих?» - промелькнула мысль в голове изумленного Ториса, который невольно любовался соседкой, с которой образовывал союз и единое государство. Соседкой. Девушка. В одном доме. Союз. Слово за слово, и в голове литовца выстроилась весьма внушительная стесняющая цепочка приятных и не очень последствий жития с женщиной под одной крышей.
Тем временем прятавшаяся что-то невнятно пробубнила, сиюминутно краснея и отводя взгляд. Ториса неразборчивое бормотание вывело из состояния прострации и заставило вновь обратить внимание на сожительницу.
- Что?
- Польша я, - чуть громче повторила девушка писклявым голосом и вышла в свет полностью, недовольно скрещивая руки на груди. На ней была белая просторная рубашка с длинными рукавами, заправленная в брюки, темно-зеленый жилет из грубого материала, на кармане была синяя заплатка, на шее висел крестик, а стройные ноги были обуты в сапоги с высоким голенищем. Без спроса схватив увесистый багаж гостя, Польша буркнула оторопевшему Торису: «Провожу тебя в комнату» и направилась вперед по длинному коридору.
- Но… - хотел было возразить тот по поводу того, что существенные пожитки носит девушка, но та одарила его хмурым взглядом через плечо и пошла дальше.
- Я же не неженка, - смог разобрать Лоринайтис и, вздохнув, покорно поплелся вслед за удаляющейся соседкой.

Долго думать, что Польша – одна из представительниц дамского пола, Литве не пришлось, так как буквально на следующий же день во время совместного завтрака в большой столовой Торис вспомнил, что имени-то сожительницы узнать не удосужился и решил немедленно же исправить эту свою неучтивость.
- Феликс я, - дожевывая лепешку, проворчала «дама», а затем добавила в своей грубоватой манере. – А сам-то назовись, а то чё, типа, я один должен, что ли?
Феликс. Мужская одежда. Вчерашнее «я же не неженка». «Отлично, Торис, ты идиот», - оптимистично подумал Литва и мысленно дал себе оплеуху. Приглядевшись как следует к теперь уже соседу точно, Лоринайтис силился найти в Феликсе что-то не женское, но все напрасно. Узкие плечи, тонкие запястья, длинные пальцы, ноги, лицо, да и свободная рубаха мешала определить пол сидящего напротив и почти беззаботно уплетающего свою порцию завтрака. Все, как у женщины, только говор вот резкий, действительно, как у мальчишки. Торис еще раз вздохнул и закатил глаза.
- Ну? – нахмурив брови, Польша буравил взглядом собеседника, пока тот не соизволил спуститься с небес на землю.
- Торис, - « вот и познакомились».
- Чет имя какое-то дурацкое, - выразил свое мнение Феликс, подперев голову рукой. – Буду звать тебя Лит, да, - и весело улыбнулся, выпрыгивая из-за стола. – А знаешь, как нас будут называть?
В ответ на это Торис лишь покачал головой, заворожено наблюдая за оживившимся Польшей.
- Речь Посполитая, да! Куплю себе лошадку в честь такого! Лит, ты хочешь лошадку?
«Он что, совсем без башни?»
- Нет? А я хочу себе платье!
«Господи, теперь, кажется, он не заткнется вообще»

- Лит! – это обращение уже успело порядком надоесть, но что поделать, когда это неразумное блондинистое нечто не переубедить никоим образом. – Лит! Слышь че, я теперь крутой, у меня доспехи есть! – орал на весь дом неугомонный Польша. – Лит! Лит! Ну, иди же ты сюда, не будь бякой! Посмотри на меня, типа, великого!
Торису оставалось только тяжело вздохнуть и, бросив все свои отложные и неотложные дела, поплестись к восхваляющему себя Лукашевичу, с неимоверным грохотом что-то там делающему и иногда непечатно ругающемуся. Прошлепав до комнаты, откуда доносился весь шум-гам, Лоринайтис еще раз вздохнул и открыл дверь. От выходок этого вечного ребенка болела голова, поэтому, когда Литва увидел, что его сосед стоит, покачиваясь, как нетрезвый, облаченный в тяжелые сверкающие доспехи и держащий в руках громоздкий меч, поднятый острием вверх, то не на шутку испугался, подумав, что если эта невообразимая конструкция сделает хоть одно лишнее движение, то меч порубит его, Ториса, на мелкие кусочки. Нервно сглотнув и пытаясь сообразить, где же тут безопаснее всего спрятаться, он вжался в стенку и пролепетал:
- Польша, опусти меч, осторожно и аккуратно.
Но нет, куда уж ему, Феликсу, послушаться разумного Лоринайтиса, все сделать надо по-своему, поэтому, когда Лукашевич и доспехи стали, пошатываясь, подходить к сросшемуся со стенкой Литве, тот только пискнул и зажмурился, а потом услышал девчачий визг, грохот и скрежет, от которого уши сворачивались в трубочку. Пол вздрогнул пару раз, а стены сотрясло быстрое щебетание на польском языке, понять из которой ошарашенный и оглушенный Торис ничего не мог. Приоткрыв один глаз, Лоринайтис стал оглядываться, ища виновника переполоха, и нашел его. На полу. Распластавшийся после теплой встречи лица и прочих частей тела с каменным холодным полом, Польша кряхтел и стонал, пытаясь приподняться и тут же падая обратно. Меч отлетел куда-то к стенке, на безопасное расстояние от их обоих, поэтому Торис облегченно вздохнул, обнаружив этот приятный факт, не грозящий травмами и увечьями.
- Лит… - послышалось жалобно откуда-то снизу, что заставило отошедшего от шока Литву взглянуть вниз. – Лит… я чувствую себя, типа кот в мешке. Лит… распакуй меня, а?
Бедному Торису оставалось только набраться терпения и перевернуть незадачливого блондина на спину, ворча себе под нос: «А я же говорил».

- Лит! – «ну чего ему еще там надо?» - Ли-и-и-т! Лит, ну проснись же!
Сонно разлепив очи, Литва подумал было, что сосед не покидает его даже во снах, но потом подскочил на месте, когда обнаружил, что тот стоит в одной сорочке в его комнате и настойчиво тормошит за плечо, пытаясь разбудить. Растрепанный, раскрасневшийся, взбудораженный, почти серьезный. Торис оглянулся, потер глаза кулаками, посмотрел на поджавшего губы Польшу и испугался: а может, случилось чего? Иначе, зачем ему было будить его так рано? Хотя, это же Феликс, что с него взять. Но все-таки такой необычный для поляка вид насторожил Лоринайтиса:
- Что стряслось? – в ответ молчание и только скомканные в руках края сорочки выдавали волнение Лукашевича, заявившегося к сожителю так внезапно и нежданно. – Польша, не молчи, ты меня пугаешь.
- Я.. ну это… типа… блин, - воистину, фееричное зрелище: заикающийся, мнущийся и стесняющийся блондин, логику которого понять было невозможно.
Литва похлопал по кровати рядом с собой, приглашая Феликса сесть, но тот отчаянно замотал головой, отказываясь от предложения.
- На нас напали? – действительно, глупый вопрос, ведь ни криков, ни звуков битвы не было слышно. – А что тогда?
- Ну… - и тут Литва заметил, что Лукашевича бьет мелкая дрожь.
«Может, от холода? Конечно, пришел почти голышом, стоит босой, как же тут не замерзнуть-то».
- Можно мне… поспать с тобой, а? – и никаких тебе «типа», «слышь» или «че».
«Поспать со мной, ха-ха… Это что, шутка что ли?!»
- Мне страшно… - жалобно и тихо пролепетал Польша, чем сильно удивил не ожидавшего такого поворота событий Литву.
Присев на краешек кровати, Феликс сильней сжал в руках ткань сорочки, его взгляд был устремлен в пол, как у забитой до полусмерти собаки. Торис не решался ничего спрашивать, не знал, что сделать, чтобы успокоить внезапно пришедшего в такое жалкое состояние, разительно отличавшееся от веселого и беззаботного.
- Лит… Орда же больше не придет?.. – подняв влажные зеленые глаза, спросил Польша.
Орда. Татаро-монгольская, беспощадная Орда, вихрем промчавшийся по всему континенту, заставивший склонить голову даже упрямую Русь, маленький сын которой остался без матери по вине Орды. Орда прошелся по всем странам, обложил данью сильнейшие державы, пролил столько крови, причинил столько боли, что и не счесть. Конечно же, его Иго оставило мрачный отпечаток на всех поголовно, кто попался на его пути, и Польша не был исключением.
Литва вздрогнул от одного упоминания имени этого тирана, который, хвала Небесам, канул в лету. Приобняв дрожащего от страха Феликса за плечи, он доверительно шепнул:
- Нет, конечно же, нет, он больше не появится, все хорошо, успокойся.
Этой ночью они спали вместе, под одним одеялом. Тесно жавшийся теплому телу и вздрагивающий в беспокойном сне поляк, и бережно обнимающий его Торис, заснувший только под утро.

Высокое полуденное солнце слепило своей неумолимой яркостью, заставляя щуриться и жмуриться. Прохладный ветерок разгонял душный летний воздух, позволяя дышать полной грудью. Зеленая, сочная трава колыхалась от легкого дуновения, соблазнительно маня прохладой и отдыхом. Идеальная погода для ничегонеделанья. Можно поваляться на земле, закинув руки за голову, положить на глаза соломенную шляпу и вздремнуть. Просто красота. Литва планировал сегодня хорошенько отдохнуть, чтобы завтра так же хорошенько поработать, но Польша бы не был Польшей, если бы не разрушил все намерения Ториса одним своим присутствием. Скача по полю, как резвая лошадка, он что-то радостно выкрикивал, размахивал руками, бесился, носился и всячески донимал вдрызг уставшего соседа.
- Лит, давай бабочек ловить! Лит, а давай к речке сходим? Ну Лит! Слышь!
Зажав уши, Лоринайтис перекатился на бок и пытался просто не обращать на надоедливого Феликса внимание, но не тут-то было. Тот, когда его не слушали и не хотели слушать, прибегал к откровенному насилию, тормоша Литву за конечности. Такого вытерпеть не смог бы никто, поэтому несчастному Торису пришлось сдаться и сначала ловить бабочек, потом идти к речке, а затем вообще кататься на лошадях вместе с довольным Лукашевичем.
В определенный момент Литва поймал себя на мысли, что ему это времяпровождение начинает даже нравится, а, глядя на счастливую мордаху поляка, все казалось совсем замечательно.
Погнав свою лошадку вперед, Польша завизжал от восторга и вскинул руки, отпустив поводья, позволяя гнедой свободно выбирать маршрут. Сначала все было хорошо, хотя Литва испугался, что скакун, почувствовав свободу, скинет непутевого наездника с седла, и припустил следом, но опасенья оказались напрасными, и Торис позволил себе расслабиться. Но все случилось так быстро, что никто не смог понять, в чем же дело. Лошадь Феликса понеслась стремительней, а тот даже и не собирался взять поводья и остановить ее. Взвившись и заржав, гнедая встала на дыбы и растерявшийся Лукашевич полетел вниз, под копыта испуганной лошади. Криков Литва не услышал, что еще больше заставило его волноваться. Поскакав к месту происшествия, Торис спрыгнул с коня и подбежал к лежавшему на траве Польше. Он был без сознания, цел и невредим, разве что головой ударился, но это не страшно, затылок не разбит.
Облегченно вздохнув, Лоринайтис начал легонько шлепать Феликса по щекам, чтобы привести его в чувство. Когда литовец в очередной раз замахнулся, чтобы ударить по раскрасневшимся щекам блондина, тот промычал что-то и лениво открыл глаза, щурясь от солнца над головой.
- Лит...
- Ты дурак, - отозвался Торис, - зачем поводья-то отпустил?
- Лит...
- Не хнычь, что голова болит, - ворчал разволновавшийся спаситель, совершенно не обращая внимание на то, что Польша пытается ему что-то сказать.
- Лит, осторожно, лошадь! - взвизгнул Феликс и оттолкнул от себя подальше ошарашенного Ториса, закрывая голову руками.
Буйная лошадь, опять испугавшаяся не понять чего, обрушила копыта на сжавшегося на земле Польшу, пытавшегося выкатиться из опасной зоны. Парализованный страхом Лоринайтис безучастно сидел и не мог заставить себя двигаться, чтобы успокоить лошадь.
Решительно стиснув зубы, он ударил себя по ногам и вскочил, кидаясь к гнедой, пытаясь поймать поводья и утихомирить животное. Когда же ему это удалось, то литовец тут же кинулся к стонущему от боли, корчащемуся и все еще закрывающему голову израненными руками Лукашевичу.
Помолившись Богу, чтобы его друг отделался лишь ушибами и царапинами, Литва осторожно перевернул того на спину и заставил убрать руки от лица. Голова цела, но руки были в стремительно темнеющих ссадинах, неглубоких порезах, из которых тонкими струйками текла кровь. Дрожащими пальцами Торис начал расстегивать теперь уже грязную рубашку Феликса, бережно ощупывая и осматривая каждый сантиметр белоснежной кожи на предмет повреждений. Кости тоже целы, только бока отбиты, и дышал поляк неровно, прерывисто, изредка постанывая от боли.
- Лит...
- Где еще болит? - заботливо спросил Лоринайтис, убирая растрепавшиеся волосы с лица блондина.
- Лит, ты дурак, да...
Поймав себя на том, что он неприлично долго разглядывает лежащего на земле Лукашевича, Литва отчаянно покраснел и затряс головой, отгоняя всякие задние мысли. И все же, несмотря на рьяное сопротивление внутреннего порядочного "я", Торис позволил себе нежно провести ладонью по бархатной коже, медленно, основательно, будто бы стараясь запечатлеть это ощущение, когда под пальцами напрягается каждая клеточка. Взвалив раненного лошадью Феликса себе на спину, Литва старался сосредоточиться на чем-то другом, лишь бы не слышать и не чувствовать тяжелое горячее дыхание отключившегося поляка, приятно щекотавшее раскрасневшееся ухо.

Шумные душные улицы, полные гудящего люда, пыль, столбом поднимающаяся в воздух от топота многочисленных ног, снующие туда-сюда люди, палатки, лотки – все это неотъемлемая часть торгового квартала. Нет ничего, что нельзя было здесь приобрести. Все – от шелка из Китая до свежих овощей и фруктов – лежало на прилавках под палящим солнцем, все раскупалось так быстро, что никакой товар не пролеживал и полдня. Поэтому, чтобы успеть отхватить свой лакомый кусочек жители собирались с самого утра и терпели огромные давки. Золото текло рекой.
Пробираясь сквозь толпу с корзиной в руках и мешочком золота на поясе, Литва внимательно осматривался по сторонам, ища глазами лоток с рыбой. Рядом, так же живо оглядываясь на кричащих людей, бодро шагал Польша, вгрызаясь зубами в красное, сочное спелое яблоко, которое успел свистнуть у зазевавшейся женщины из корзинки. Увидав что-то интересное впереди, он юркнул в кучку собравшихся людей и исчез, пока Торис вставал на цыпочки, чтобы посмотреть, что продает толстый усатый мужичок. Через пару минут, когда он довольно положил продукт в корзину, то обнаружил, что Феликса рядом нет, и сердце екнуло. Испуганно рассматривая людей в надежде увидеть светловолосую макушку сбежавшего не понять куда Лукашевича, литовец открыл рот, чтобы позвать потерявшегося соседа, и вздрогнул, когда кто-то толкнул его в спину. Подскочив на месте, он повернулся и тяжело вздохнул, закрывая глаза:
- Ты меня напугал, - на что Феликс обезоруживающе улыбнулся и выплюнул огрызок яблока на землю.
- Я, типа, кое-что нашел, да, - и схватил опешившего соседа за руку, потянув к палатке.
Отодвинув рукой плотное изумрудное полотно и пригнувшись, чтобы ненароком не стукнуться головой ни о обо что, Польша зашел первым, а следом за ним появился недоумевающий Лоринайтис. На составленных вместе деревянных столах, накрытых серой тряпкой, лежали всякие безделушки, поблескивая в свете свечей. Изделия из керамики, статуэтки, тряпичные куколки в разноцветных одеждах, амулеты и ожерелья. Было абсолютно непонятно, почему же такую массу вещей еще не разобрали детишки или такие, как Феликс, любители скупать все подчистую ради собственного удовольствия.
- Зачем ты меня сюда привел? Это обычная сувенирная лавка, - нахмурившись, спросил Торис, а Лукашевич стал быстро-быстро расписывать достоинства всех этих штучек, аргументируя нужность всего только одним: «ну, это же, типа, классно!»
- У нас не так много денег, чтобы купить что-то ради твоей прихоти, - прервал вещание блондина Литва, на что тот сделал щенячьи глазки. – Нет, и даже не проси, - «Господи, за что такое чудо на мою голову?»
Обиженно надув губки, Польша недовольно скрестил руки на груди и вышел из палатки, скрываясь в толпе. Лоринайтис вздохнул и повернулся к прилавку, где глаза зацепились за пару простеньких подвесок правильной прямоугольной формы со сточенными краями. На них были выжжено что-то аккуратными буквами польского алфавита. Так же ему пригляделась маленькая тряпичная куколка в крестьянской одежде и в кепочке, смешно съехавшей набок. Человечек чем-то напомнил литовцу обидевшегося на пустяк соседа, поэтому, сняв с пояса мешочек с золотом, он подумал, что можно зажать немного на покупку этих вещичек, и отложил пару золотых в сторону. Торговец, наблюдавший за сценой в уголочке своей палатки, понимающе улыбнулся и сбил цену, завернув приобретение в кусочек красной ткани и перевязав ее ниточкой.
Феликса Литва нашел только после того, как его корзина стала неподъемной, и он совершил весь рейд по рынку. Поляк сидел под тенью раскидистого одинокого дерева у дороги в чистом поле, жуя колосок несозревшей пшеницы и поигрывая разноцветным кубиком в руках. Завидев соседа, он вскочил с земли и начал что-то бормотать себе под нос. Лишь когда Торис подошел к нему совсем близко, то понял, что блондин пытался извиниться, но жутко стеснялся. Мягко улыбнувшись, Лоринайтис поставил увесистую корзину на траву и полез в карман, откуда на глазах изумленного Польши достал перевязанный ниточкой красный мешочек. Взяв первую попавшуюся подвеску, что оказалось с непонятным незнакомому с польским Литве словом «Kocham» и вручил другу. Тот то глядел на надпись на своем родном языке, то на улыбающегося Ториса, и залился румянцем, но все же принял подарок и тот час же надел себе на шею.
- Смотри, - и вторая подвеска с короткой надписью «Ci» опять же на польском предстала перед Феликсом, - у меня есть почти такой же.
Вообще, на одной из сторон подвесок были зубчики, так что если сложить две части, то получалась бы единая фраза «Kocham Ci».
- Ух ты, - только и смог ответить Лукашевич, во все глаза наблюдая за тем, как его друг надевает это себе на шею.
Развеселившись, поляк запрыгал от радости и сунул свой любопытный нос в мешочек, после чего у него вырвалось восторженное «круто!», и он достал тряпичную нарядную куколку. Процесс прыганья и тыканья пальцем в миниатюрную копию Великого Польши умилил и так счастливого Ториса до невозможности. Лукашевич вел себя, как маленький: радовался лакомству, обижался по пустякам, клянчил и обзывал все приглянувшееся ему то милым, то крутым, а так же он вешался на шею, краснел до кончиков ушей, когда ему дарили что-нибудь, трещал без умолку и спал в обнимку с подушкой. Созерцая то, как блондин прятал куколку за пазуху, Лоринайтис пропустил момент, когда тот кинулся к нему, повиснув на шее и грозясь ее оторвать, коротко мазнул губами по его щеке.
Дальше Феликс что-то говорил, размахивая руками, но Литва не слышал, потому что бешеное сердцебиение заглушало все звуки, вплоть до собственного дыхания. Он чувствовал, как горят щеки, как к ним приливает кровь, он не мог сдвинуться с места, потому что ноги его не слушались, по телу пробежала секундная дрожь, быстрая, как импульс, ошарашивающая и обостряющая мировосприятие. На коже все еще горел огнем след, который оставили розоватые влажные губы Польши.
Из транса его вывело новое прикосновение, от которого захотелось отдернуть руку, как от удара статическим электричеством, и как сквозь вату раздался голос:
- Лит! Лит, пошли-пошли, не стой!
Поморгав, Торис мысленно дал себе пару оплеух за такую реакцию на невинный дружеский чмок в щечку, и тут же влепил себе еще одну, потому что от того, что Лукашевич держал его за руку и тянул к дороге, захотелось сделать то, что противоречило его порядочному «я». Выведя безвольного друга на дорогу, поляк хлопнул себя по лбу и понесся к дереву за оставленной там корзинкой с продуктами, а когда вернулся, то тут же отдал ее Лоринайтису, отчего тот согнулся пополам, не ожидая такого подвоха.
До дома они шли, держась за руки, так неугомонный блондин очень крепко сжимал ладонь литовца в своей и все попытки убрать руку, прерывались на корню, а, глядя на абсолютно счастливую мордашку Феликса, Литве и вовсе не хотелось отпускать это чудо.

Поход к реке был запланирован еще давно, но солнечные деньки обходили их стороной целую неделю, нещадно поливая землю дождями. Поэтому, когда Литва проснулся от радостного крика своего неугомонного соседа, то сразу же догадался, почему вопит Лукашевич. За окном светило яркое солнце, по лазурному небу кое-где плыли кучерявые облачка причудливых форм и самых разных размеров, теплый ветерок шебуршал в кроне деревьев, пели птички – красота неописуемая. Взъерошив волосы, Торис потянулся и чуть не свалился с ног, когда на него с разбегу запрыгнул улыбающийся Польша, отчего его сорочка задралась так высоко, что стыдливому литовцу пришлось отвести взгляд, чтобы отчаянно не краснеть.
- Слышь, пошли на речку! – что и следовало ожидать.
Остатки хоть каких-то норм приличия были напрочь вытеснены предвкушением веселого денька на берегу речки с чистой водой, мягкой травой и всякими вкусняшками, которые Лоринайтис обещал приготовить для Феликса.
Когда смущенному и нервному Литве удалось отлепить от себя объект его переживаний и головной боли, то отправил того делать все надлежащие утренние процедуры, а сам со спокойной душой начал приводить себя в порядок и собирать корзинку для предстоящего отдыха.
Прибыв на место, Литва первым делом достал потрепанный кусок материи, который тут же расстелил на земле, и плюхнулся на него сам, предварительно поставив тяжелую корзину рядышком. Феликс же, на ходу стягивая с себя одежду и бросая где попало, сразу же понесся к журчащей воде, чтобы опробовать ее и вдоволь накупаться. Торис, надев соломенную шляпу, чтобы голову не напекло, невольно задержал взгляд на плещущемся в речке блондине. Кожа, несмотря на то, что Лукашевич почти все время проводит под палящим солнцем, белая, как снег, у него худое, щуплое тело, хотя он может утащить мешок с мукой, а сам легкий, как пушинка.
- Лит, айда ко мне! – помахал рукой Польша, но тот не ответил, так как в задумчивости пропустил фразу мимо ушей.
Среагировав только тогда, когда его облили водой, причем весьма прохладной водой, Торис подскочил на месте, намереваясь всыпать шутнику по первое число, но оторопел, когда увидел, что почти обнаженный поляк нависал над ним, сделав руки-в-боки. Сглотнув, покраснев и натянув шляпу на глаза, Лоринайтис знал и ждал того, что должно было последовать за этим недовольством. Щекотка до смерти от смеха. А он очень боялся щекотки. До жути.
- Смилуйся… – шаг назад, лишь бы ни обо что не споткнуться.
- Че? Не слышу.
- Смилуйся! Все, что хочешь, сделаю, - давно же Литва не говорил таких слов. Но пытку щекоткой нужно было остановить любой ценой.
- Хм, - долгие секунды ожидания, - пошли купаться, да!
Облегченно вздохнув, Торис подумал, что пронесло, и начал стаскивать с себя одежду.
Похолодало. Литва почувствовал это сразу и крикнул Польше, чтобы тот вылезал из воды, на что он отмахнулся и продолжил плескаться дальше.
- Ниче не будет, не парься! Я здоров, как бык! – Торис вздохнул, но смирился: вытаскивать этого недоумка из воды – смерти подобно, ведь он будет вопить и дрыгаться, заедет пяткой в глаз, локтем под ребра, поскользнется, и они оба промокнут до нитки, а идти до дома далеко. Лучше подождать, пока ему не надоест, а потом уже сворачивать лавочку и поить непослушное дитё горячим чаем.

То, что его друг не спустился к завтраку – подозрительно. Но еще подозрительней было то, что он не отзывался на крики, а из комнаты не было слышно ни-че-го. Литва не на шутку испугался и поспешил подняться к Польше, чтобы проверить, что с ним такое.
Отворив противно скрипящую дверь, он просунулся в залитое светом помещение и тихо позвал:
- Феликс? – в ответ тишина сквозь балдахин кровати.
Оглянувшись, он подошел к постели и потормошил бугорок одеяла, под которым предположительно скрывался разыскиваемый. Одеяло ответило ему невнятным сопением, на что Торис разозлился. Он его тут, понимаешь, ищет, волнуется, а он дрыхнет, как последняя!..
Скинув одеяло на пол, Лоринайтис намеревался отправить туда же и Польшу, но помедлил, услышав тяжелое дыхание. Поляк лежал, свернувшись колачиком на самом краю, мокрые от пота волосы растрепались, сорочка прилипла к спине, его била дрожь. Аккуратно перевернув блондина на спину, Торис замер: яркий румянец покрывал щеки, тонкие брови были нахмурены, а дышал Лукашевич ртом. Приложив ладонь ко лбу, Литва вздрогнул.
- Да у него жар…
Укрыв незадачливого соседа, он помчался было за тазиком прохладной воды и тряпочкой, чтобы сделать компресс, но его задержал тихий, жалобный выдох Польши:
- Лит…
- Не вставай, я позову лекаря.

Слабый, вялый и неактивный Феликс давил на Литву больше, чем непоседа. Пролеживая все дни в постели, глотая настои и бульон, засыпая от облегчения, что температура спала, он не просил остаться с ним, не морщился и не капризничал, когда нужно было пить противные травы, не транжирил соседа на сладости и даже не пытался вставать с ложа. Такая непривычная тишина в большом доме пугала Ториса, и он старался справиться с этим, терпеливо ожидая, когда поляк поправиться и начнет гонять его по полной. Лучше уж так, чем ходить, не зная, чем знаться, или сидеть у кровати спящего Феликса, разглядывая его лицо.

Потянувшись, чтобы снять теплый компресс со лба неспокойно спавшего Лукашевича, литовец помедлил, завороженный его приоткрытыми припухлыми губами, пускай нездоровым румянцем на бледной, но горячей на ощупь коже, подрагивающими пушистыми ресницами…
Робко и осторожно убрав прилипшую мокрую прядь волос, Литва наклонился к спящему ближе, и его обдало дыханием, от которого мурашки побежали по телу. Не в силах больше сдерживать себя, он закрыл глаза, смирившись с мыслью, что рано или поздно хваленое терпение лопнуло бы, и потянулся за трусливым поцелуем…
- Лит… - распахнув глаза, Торис отшатнулся назад и, еле устояв на ногах, начал что-то бормотать, пока не осмелился взглянуть на «проснувшегося». Подавив в себе желание расхохотаться в голос, он понял, что Феликс просто разговаривал во сне, на что сердце тут же отозвалось сладким покалыванием. Пристыдив себя за неконтролируемые эмоции, Лоринайтис прополоскал ткань в прохладной воде и вернул ее на лоб больного, на что тот причмокнул губами и повернулся на бок. Тут Торис не сдержал улыбки, заботливо укрыл Польшу одеялом, прикоснувшись губами к его виску, и покинул комнату.

Новое утро началось с громкого крика «Ли-и-и-и-ит!», который оповестил его о том, что жизнь возвращается в прежнее русло.

Его снова будили посреди ночи, настойчиво теребя за плечо и стаскивая одеяло. По инерции покатившись вслед за покрывалом, Литва упал на пол, больно ударившись плечом и вырвавшись из сна. Лениво открыв глаза, он оглянулся и приподнялся на локтях.
- Что?.. – но договорить ему не дали, схватив за руку и заставив встать на ноги.
Нахмурившись, Польша стоял, скрестив руки на груди и сверля взглядом окно, не решаясь поднять его на разбуженного и беспомощно хлопающего глазами Ториса.
- Пойдем… - пробубнил себе под нос блондин и взял оторопевшего соседа за руку, быстро зашагав к выходу босиком и в одной сорочке. Шлепая ногами по холодному каменному полу, по ступеням лестниц, они добрались до двери.
Выйдя на свежий воздух, забиравшийся под тонкую ткань ночнушки, они остановились. Тонкий серп месяца тускло освещал все вокруг, как и бесчисленное количество звезд, коими было небрежно усыпано темное бархатное полотно неба. Редкие серые облачка медленно плыли над головами, скрывая звезды и месяц. Тихо охнув, литовец сделал неуверенный шаг вперед, вглядываясь вдаль, где серебрилась стена высокой травы, стебли которой мерно покачивались от легкого дуновения ветерка.
- Пойдем, - еще раз позвал Польша и повел Лоринайтиса за собой.
Зайдя в «море» мягкой травы, они замерли: перед ними только что раскрылось чудо. Среди свежескошенной травы виднелись белые, как снег, бутоны распустившихся ночных цветов, присутствие которых раньше никто не замечал. Наклонившись, поляк провел ладонью по ним, заставляя покачиваться, а потом осторожно сорвал один цветок и поднес к губам. Закрыв глаза, он вдохнул еле слышимый аромат, от которого приятно закружилась голова.
- Ты… это хотел мне показать? – шепотом спросил Торис, долго не решавшийся нарушить эту хрупкую нежную атмосферу.
Феликс коротко кивнул и склонил голову набок, а потом резко повалил растерявшегося соседа в траву. Тот охнул от неожиданности и распластался на прохладной земле. Перекатившись с Литвы, Лукашевич устроился рядом и ткнул пальцем в небо, указывая на скопление звезд.
- Так на них смотреть, типа, удобней, - пояснил свое странное поведение поляк и задумчиво уставился невидящим взором ввысь.
Лоринайтис в ответ тепло улыбнулся и тоже стал рассматривать небесные светила. В воздухе витал запах цветов и неуловимой романтики, уникальности этой ночи, но в чем была ее уникальность, оставалось только догадываться. Он, кажется, задремал, разморенный и убаюканный тишиной, царившей в поле, ему чудились неведомые образы, различить которые он не мог, так же как и вспомнить, что снилось, когда его разбудил шорох ткани прямо под ухом.
Распахнув глаза, он зажмурился от поначалу яркого лунного света, но потом привык и повернул голову. Польши рядом не оказалось. Поднявшись, Торис обнаружил его сидящим посреди тех самых цветов и плетущим из них венок. Сосредоточенный взгляд, уверенные и быстрые движения пальцев, крепко сплетавших стебли вместе, рвущие цветок один за другим, присоединяя их к всеобщему нехитрому скоплению белых бутонов. Улыбнувшись уголками губ, довольно рассматривая результат своей работы, Феликс пальцем поманил к себе наблюдавшего за процессом литовца, и, когда тот нагнулся, ловко водрузил венок на голову соседа, выдохнув в ухо: «Kocham cie, Lit». Сердце Литвы забилось быстрее, как будто то, что сказал сейчас блондин на своем непонятном для него языке, было чем-то важным, важным настолько, что весь мир должен был перевернуться. Заворожено разглядывая лицо Польши, он знал, что потеряет контроль над собой, и это было неизбежно. Растрепанные локоны светлых волос переливались в свете луны, а блики, игравшие на коже, манили, вызывали желание потрогать их, прикоснуться, убедиться, что это всего лишь игра света, а не что-то иное, волшебное и притягательное; любопытные зеленые глаза, обрамленные длинными, пушистыми ресницами, замерли, уставившись в одну точку, не отпуская, не позволяя отвести от них взгляд, затягивая, заколдовывая; чуть приоткрытые розоватые губы, припухлые, немного искусанные, дыхание ровное, мерное, щекотавшее кожу…
Робко протянув руку, он коснулся пальцами щеки, неуверенно поглаживая ее, заправляя волосы за ухо, а перед глазами плыли и прыгали разноцветные пятна, от волнения и трепета сердцебиение зашкаливало и глухо отдавалось в висках. Осторожно, боясь спугнуть, оттолкнуть или сделать больно, Торис прильнул губами к губам Феликса, мягко целуя их и не настаивая на большем. Но внутри что-то приятно кольнуло, когда руки поляка обняли его за шею и потянули за собой, на траву.

Он готов был хоть сквозь землю провалиться, уйти, убежать, исчезнуть, лишь бы не смотреть в глаза Польше после того, что произошло той ночью. Это все луна-луна-луна и чертова близость с… о да, с любимым, сладкая, запретная, но такая желанная. Торис готов был биться головой обо все предметы в доме, рвать на себе волосы, он сгорал от стыда и холодел от ужаса. Он должен был, нет, обязан был сдержаться! Этот шепот на польском на ухо, венок, цветы, черт возьми! Хотелось выть от отчаяния, а время завтрака неумолимо приближалось. Хотелось узнать, что это за слова сказал ему тогда Феликс, но было жуть как стыдно и страшно, что… Додумать Литве не дал появившийся на пороге кухни Лукашевич, позевывая и потягиваясь так, что сорочка приподнималась сантиметров на десять, вынуждая и так нервного Лоринайтиса икнуть и покраснеть, в спешке отвернувшись и сделав вид, что он что-то там химичит у печки. Успешно справившись с задачей, он услышал, как грохочет отодвигаемый стул и как Польша ерзает на нем, отчего тот противно поскрипывает в такт движениям.
- А че на завтрак, слышь, Лит? – тот вздрогнул и начал судорожно соображать, что бы такое ответить.
- Ну… Эээ… Что найдешь, все твое, - и, зажмурившись, продолжил, - а у меня дела в городе.
Сбегать от проблем было не лучшим решением, но все-таки таким заманчивым, что литовец не устоял. Тем более ему нужно было обдумать все хорошенько, ведь одной ночи недостаточно. Хвататься за голову и вопить «Что я наделал?!» было уже поздно, время вспять никак не повернуть.

Он сбегал в город из дома где-то с неделю, устроился там на работу в пекарню, чтобы успокоить разворчавшуюся совесть и убедить себя, что уходит не просто так, а работать, и приносит хоть какие-то деньги. Найдя себе достойное оправдание, он почти со спокойной душой покидал дом рано утром, оставив Феликсу завтрак и записку, и возвращался только вечером, когда уже наступали сумерки.
Думать об отношениях с соседом, когда надо чистить печь, вытаскивать хлеб и таскать муку со склада, было абсолютно некогда. Вернувшись домой, он доплетался до кровати и иногда засыпал в одежде, не слыша и не замечая того, как Лукашевич каждый раз приходит к нему в комнату и мнется на пороге, а потом не спит полночи и теребит подвеску на шее, вглядываясь в ночную даль.

Приближалась осень. Дни становились короче, листва на деревьях желтела, трава под ногами жухла, а воздух холодел. Все чаще и чаще шли дожди, и люди спешили убирать с полей урожай, работая не покладая рук до поздней ночи. В то же время в городе намечалась большая ярмарка, обещавшая быть интересной и разнообразной. Состязания типа «Кто выше на столб залезет» или «Кто больше выпьет» были не в новинку и народ такое очень любил. Никто не хотел быть в стороне, все покупали места, готовились, мастерили что-то на продажу. В связи с этой кутерьмой и суматохой работы у Ториса было выше крыши, потому что пекарня, где он трудился за солидную горсть монет, решила внести свою лепту в большую осеннюю ярмарку. Однажды ему пришлось даже остаться на ночь у хозяев и спать на складе в соломе, чтобы с раннего утра приступить к выполнению обязанностей.
Тело ломило от усталости, все мышцы ныли от малейшего движения, желудок третий час требовательно урчал, а глаза слипались оттого, что он не спал два дня. Он был выжат, как лимон, но жутко доволен собой: успев сделать все к требуемому сроку и даже раньше, Торис получил в довесок к пузатому мешочку золота три мешка муки и курицу. Позаимствовав телегу с лошадью, он погрузил все в нее и с радужными мыслями погнал ретивую домой. До ярмарки можно было жить спокойно.

Шумно, душно, громко и пыльно, товары с руками отрывали, кричали, вопили, дрались, а разнимать никто и не пытался. Приходилось затыкать уши, чтобы не слышать этого гомона и успевать глядеть в оба, а то проворные мальчишки могли бы свиснуть что-нибудь из-под носа, а от хозяина потом попадет. Ходить по ярмарке – это одно, а участвовать в ней – совсем другое дело. Это Торис понял сразу же, как только собралось полгорода, а то и меньше, и на улочках было не протолкнуться. Пекарь оставил на него и сына маленькую палатку, а сам ушел справляться с арендованным большим помещением. Парнишка был смышленый, улыбчивый, рыжий-рыжий и очень конопатый. Литве он сразу же понравился, ведь помощник из него был отменный: и кричал мальчишка громче толпы, и булочки расхваливал, золото текло в карман рекой.
Когда Лоринайтис отлучился от прилавка, оставляя все на рыжего сынишку хозяина, то решил немного пройтись и осмотреться, ведь ничего минут за двадцать не случится. Сувениры, сладости, ткани, поделки – все было здесь в таком несметном количестве, что глаза разбегались от разнообразия. Сделав в голове пометку, что надо не забыть купить из этого всего что-нибудь домой на радость Польше, он повернул за угол и увидел лавку, накрытую темно-зеленой тканью. Поддавшись убеждению, что это та самая лавка, где Феликс клянчил у него безделушки, Торис зашел в нее и замер на пороге. Активно виляя пятой точкой и грызя сахарного петушка, тот-самый-Лукашевич рассматривал кое-какие вещицы и бормотал что-то себе под нос, сдвигая берет со лба, когда тот закрывал обзор козырьком. С шеи свисала подвеска с надписью «Kocham».
«Что он тут делает?» - начиная паниковать, подумал Литва и хотел было развернуться и уйти, но хозяин лавки, тот-самый-мужчина, окликнул его на полпути, приглашая рассмотреть товары.
- Лит? – сдержавшись, чтобы не застонать от досады, Торис повернулся обратно и сделал удивленное лицо, но вышло скверно.
- Польша… э… ну… мне надо бежать, я тут кое-где работаю и… - договорить ему не дали, схватив за руку и потащив из палатки.
Затолкнув Лоринайтиса в первую попавшуюся подворотню, Феликс тут же перегородил ему путь к отступлению и выплюнул обгрызенную палочку на землю, просверлив взглядом, от которого у задержанного побежали мурашки по коже.
- Я тут, типа, тебя ищу, - если бы Торис не знал соседа, он бы сказал, что назревал большой скандал, - а он на ярмарку уперся.
Заметив про себя, что поляк сейчас ведет себя, как ревнивая жена, муж которой вернулся поздно домой, он сдержался от того, чтобы хохотнуть. Зеленые глаза смотрели на него с таким недовольством, даже можно сказать со злобой, что Литва испугался и пожалел о том, что почти полмесяца бегал от него.
- Че ты, блин, как пугливый котенок, напакостил и убежал, - на это Литве было нечего ответить, как и на все, что говорил ему Феликс, поэтому он лишь слушал вываливающийся на него поток слов. - Ты че, польского не знаешь?
И ведь действительно, Торис не знал, поэтому коротко кивнул и опустил взгляд.
Польша замолчал, нервно теребя подвеску на шее, а потом вдруг тяжело вздохнул, и тихо спросил:
- И ты не докумекал, че написано на наших подвесках? - Лоринайтис снова покачал головой. - А на кой тогда поцеловал меня, раз не в теме? Я, дурак, думал, типа ты все понял.
Феликс хотел развернуться и уйти, но Торис остановил его, крепко, но аккуратно схватив за руку. Хватило одного печального взора зеленых глаз, одного тихого всхлипа, чтобы додуматься, что написано на их подвесках, что пытался сказать ему поляк, что он чувствовал, о чем думал. Сейчас или никогда, другого шанса, другой возможности сказать обо всем не будет, Польша обидится и не захочет ничего слушать.
- Я люблю тебя, - шепотом на ухо, повторяя действия
самого Лукашевича той ночью, на выдохе, сцеловывая слезы со щек оторопевшего поляка, прижимая к себе близко, так, чтобы он понял, что все правда, чтобы почувствовал, как бешено колотится его сердце.
На этот раз поцелуй не был нежным и осторожным, он был долгим, увлекающим, страстным, почти агрессивным, не знающим меру, вырывающим приглушенное постанывание. Когда воздуха стало катастрофически не хватать, они оторвались друг
от друга, жадно облизывая губы и пытаясь отдышаться.
- Мне...правда пора возвращаться...там мальчишка один...с лавкой не справится, прерывисто оповестил Литва, застегивая верхние пуговицы рубашки, до которых уже успели добраться шаловливые ручки Феликса.
- Я типа с тобой, да, - и скрестил руки на груди, показывая тем самым, что все возражения пресекаются на корню.
Улыбнувшись, Торис легко чмокнул блондина в щеку и взял за руку, уводя за собой сквозь шумевшую толпу.

Когда повалил с небес первый снег, спускаясь медленно, почти лениво, застилая всю землю белым пушистым покрывалом, то хотелось сразу же выбежать на улицу как есть, только продрав глаза, повалиться в сугроб, замерзнуть, побеситься, поиграть в снежки и сделать ангела на снегу. Но такое безрассудство искренне претило Торису, поэтому от похожей идеи Феликса пришлось благоразумно отказаться, пообещав, что они выберутся ловить снежинки ртом чуть позже, в теплой одежде и варежках, в вязаных шарфах до носа, чтобы потом греться у растопленной печки и пить горячий чай.
- Ли-и-и-ит, ну, пошли же, быстрей, да! Ты тотально черепаха! – ворчал он, нетерпеливо снуя около пытавшегося на ходу натянуть башмак на ногу и обмотаться шарфом Литвы.
Наконец, расправившись с непослушными предметами одежды, он вытер лоб рукавом и виновато улыбнулся, потому что буквально прыгавший на месте Польша недовольно надул губки и сделал руки-в-боки. Выпихнув медлительного литовца из дому, он помчался вперед, чтобы нагнуться и загрести варежками снег и смять его в колобок, а затем и вовсе отправить в полет так, чтобы снежок угодил точно в макушку зазевавшегося Лоринайтиса.
- Ой, - подскочив от неожиданности, он потрогал затылок и посмотрел на хохочущего Феликса, чтобы кинуть в ответ в него слепленный наспех снег.
Мало-помалу завязывалась глобальная перестрелка, плавно перетекшая со временем в ребячество. Они собирали снег спинами, катаясь по нему, как перекати-поле, одаривая друг друга несильными толчками под ребра, смеясь в голос, а после валяясь рядом, раскинув руки-ноги в стороны, и зажмуриваясь от того, что крупные хлопья, все еще падавшие серого неба, таяли на лице и угрожали попасть в глаза.
Навалившись на распластавшегося Литву, Лукашевич победно улыбнулся, быстро чмокая пыхтевшего и сопевшего соседа в губы, но смыться ему не дали настойчивые руки, завлекшие в объятия, высвобождаться из которых было совершенно неохота. Стряхнув мокрую перчатку с руки, Торис провел теплыми пальцами по изгибу оголенной шеи Польши, отметив, что кожа холодная, а так и простуду подхватить недолго. Размотав свой длинный шарф так, чтобы его хватило на них двоих, он обвил его вокруг шеи поляка и довольно кивнул сам себе, любуясь своей работой. Феликс же, расценив это немного в другом русле, вцепился в плечи оторопевшего литовца, и в мгновение они поменялись местами. Дернув ничего не понимающего и хлопающего глазами соседа, заставляя наклониться ниже, хотя куда уж ниже непонятно, Польша вовлек того в поцелуй, придерживая за вязанный шарф, как за поводок. У Ториса кружилась голова от этой опьяняющей близости, перехватывало дух, и волнами накатывало возбуждение, дрожь от которого унять было практически невозможно. Сжимая пальцами обжигающе холодный снег, который постепенно таял в его руке, Литва рьяно не хотел уступать желаниям, накрывшим с головой и помутившим рассудок, но все же уступил, перехватив руку поляка, державшую его за шарф, за запястье, стиснув так, что тот был вынужден отпустить.
Оторвавшись от припухлых из-за укусов розовых губ, он, дыша неровно и сбивчиво, осмотрел лежавшего под ним Польшу, раскинувшего руки в стороны, выдыхавшего ртом белые облачка пара, изредка сглатывая и выжидающе смотря на него из-под опущенных ресниц. В паху предательски заныло. Поддавшись порыву впиться в нежную бледную кожу, услышать хриплые сдавленные стоны и мольбы, почувствовать, как горячее тело выгибается под ласками, Торис припал губами к шее поляка, буквально выдирая его из-под шарфа, нетерпеливо откидывая его в сторону.
- Лит... - вырвавшийся жалобный стон заставил его прийти в себя и осознать, что он творит. Увидеть раскрасневшееся не только от мороза лицо Феликса, его истерзанные губы и прикрытые зеленые глаза.
Поднявшись и сев на снег, он закрыл лицо рукой и пробормотал тихое «прости», которое Польша расслышать не смог. Когда его обняли со спины, он вздрогнул.
- Пойдем домой, - шепнул ему на ухо Феликс, - я замерз конкретно.

Клубы пара поднимались вверх, растворяясь в нагретом воздухе, ударяясь об горячие камни. От печки пылало жаром, по полу можно было ходить босиком, как по песку летом, правда, немного скользко из-за пролитой воды. Рядом с большой чугунной ванной стояли ведра, одно с водой, другое перевернутое дном вверх, на коем лежал кусок мыла и грубая щетка. Шлепая и хлюпая босыми ногами, стараясь не поскользнуться и не рухнуть, Торис, прижимая одежду, сложенную аккуратной стопкой, к груди, спешно окунул руку в воду в ванне, но тут же отдернул ее и зашипел.
- Горячо, - и, положив на табурет сверток одежды, выплеснул ледяной воды в ванну и снова попробовал ее рукой.
Держась за скользкие края, он осторожно перебрался в воду и вздохнул с облегчением, когда погрузился в нее с носом, булькая что-то и чувствуя, как долгожданное тепло разливается по замерзшему телу. Недавняя прогулка по зимнему заснеженному заднему двору отморозила все возможные конечности. Нежась в тепле, он не заметил, как дверь в помещение отворилась, и по полу протопал Феликс в сорочке, скидывая ее на ходу, совсем не заботясь о том, что она намокнет. Проехав оставшееся расстояние по каменной кладке, он вцепился руками в края чугунной ванный и сдул прядь волос в лица. Лоринайтис подскочил на месте от неожиданности и густо покраснел: мало того, что он еще не отошел от происшествия на снегу, так еще этот наглец приперся к нему в ванну и стоит сейчас голышом, во всю рассматривая любопытными зелеными глазенками его, Ториса. Благо, что пар, нагнетавшийся от печи и воды, слегка прикрывал все бесстыдство ситуации. Перемахнув одной ногой в воду, заставив тем самым Литву подтянуть колени к груди, Польша невозмутимо устроился напротив него, вытянувшись во всю длину и блаженно прикрыв глаза.
- Ну чего? – буркнул он, сложив руки на груди. – Тебя ждать замучаешься, а я, типа, замерз, да.
Удержавшись от того, чтобы закрыть лицо руками, Торис обреченно вздохнул и отвел глаза, когда увидел, что поляк потянулся за мылом и щеткой, переваливаясь через бортик ванной. «И за что мне такое наказание?», - пронеслось в его голове, когда он дернул Польшу обратно и сам достал ему все, что он так усердно пытался взять.
Пока он намыливал руку, то успел заметить, что подвеску Лукашевич не снял, и теперь она прилипла к груди и отлипать не хочет. Почесав нос, он некоторое время наблюдал за тем, как расположившийся на противоположной стороне ванны Феликс сосредоточенно зализывает непослушные волосы назад, чтобы они не падали на лицо, но те сдаваться не собирались, и все равно одна-две пряди выбивались из общего количества. Заметив пристальный взгляд соседа, Польша нахмурил брови, заставив тем самым Ториса растеряться и неуклюже выдавить:
- Ты всегда носишь… подвеску?
- Ага, - и она с противным чавканьем отлипла от кожи, открывая красноватый след с еле различимыми буквами польского алфавита. – И не думай, что это… ну… девчачьи сопли, - пробурчал залившийся румянцем Феликс.
Литва мягко улыбнулся, поддавшись волне тепла, нахлынувшего на него от вида умилительной мордашки поляка. Последний, резво повернувшись в ванне, оттолкнулся ногами от бортика и приплыл спиной к озадаченному соседу. Запрокинув голову назад, Польша обворожительно улыбнулся и выдал:
- Потри мне спинку, Лит.
«Дурашка», - страдальчески вздохнул Лоринайтис, но все-таки принялся за дело.
Неохотно проведя жесткой мочалкой по белоснежной спине Феликса, наблюдая, как появляются красные полосы, как медленно они исчезают под мыльной пеной, изредка проводя пальцами по этим отметинам, он натыкался на шрамы и рубцы, большие и маленькие, шершавые и почти незаметные. Невидящим взглядом он наблюдал за своими же движениями, словно пребывая во сне, набирал воду в ладонь, смывая пену, оголяя следы от мочалки и распрей, воин и восстаний. У него самого есть такие же шрамы, существование их – как доказательство того, что было, но видеть такое же на теле Польши… Литва поморщился.
- Лит?
Выпустив из рук мочалку, Торис еще раз осторожно провел кончиками пальцев вдоль спины сгорбившегося Феликса, потом прочертил контур выступавших из-под кожи лопаток, по позвоночнику, спустился к шраму ближе к пояснице, разгладил его, ощутив шероховатость и то, как кожа под его ладонями стала гусиной. Снова набрав теплой воды, он ополоснул отметину, как будто бы надеялся, что она затянется, исчезнет насовсем, но нет. Обнаружив розоватый рубец на правом плече, он тут же поднялся пальцами вверх по спине, вызвав еще одну волну мурашек, пробежавших по телу поляка, сделал небольшую паузу и прикоснулся к коже губами, обдавая ее своим дыханием, одновременно с силой, нарочито медленно проводя ладонью по спине, заставляя Польшу выгнуться и вцепиться в бортик ванной.
- Лит… - жалобно проскулил он, чувствуя, как влажный язык вырисовывает непонятные узоры, как подрагивающие пальцы перемещаются со спины на живот, как волна воды, вызванная движением, приятно омывает кожу…

Первый громкий, пошлый, тягучий стон эхом отскочил от каменных стен, вызвав у Литвы головокружение от неконтролируемого возбуждения, заставив его напрячься и прильнуть к разгоряченному телу Феликса, который дышал тяжело, прерывисто и изредка звучно сглатывал, до боли вцепившись пальцами в скользкие края ванны. Подавшись вперед, прогнувшись в спине, поляк прикрыл глаза и постарался расслабиться, когда Торис осторожно двинул бедрами, придерживая Польшу за талию…

- Лит!..
Рваный темп движений сопровождался хлюпаньем воды и хриплыми стонами, легкими поглаживаниями, после которых кожа становилась гусиной, влажными короткими поцелуями, пошлыми всхлипами и жарким шепотом на ухо, вызывавшим дрожь и волны возбуждения, прокатывавшихся от головы до кончиков пальцев. Томные тихие мольбы на польском, жадные прикосновения рук к плоти, постанывания на выдохе – все это закончилось только тогда, когда воду оросили белые капли, а они оба остались без сил.

Вода уже давно остыла, и добрая ее половина была на полу, расплескана посредством предыдущего бесстыдного безумия, свидетелем которого были разве что серые каменные стены. Только лишь сбивчивое шумное дыхание в унисон нарушало идеальную тишину, повисшую в разогретом печью воздухе.

Им оставалось быть вместе почти год…

запись создана: 21.02.2011 в 11:22

@темы: Бредятина, ПсЫхопатство, Фендом, Пора в дурку, День, Хеталия, Творчество, Фанфики