Город Один Париж -
адвокатов,
казарм,
другой -
без казарм и без Эррио.
Не оторвать
от второго
глаза -
от этого города серого.
Со стен обещают:
"Un verre de Koto
donne de l'energie" {*}.
{* Стакан Кото дает энергию (франц.).}
Вином любви
каким
и кто
мою взбудоражит жизнь?
Может,
критики
знают лучше.
Может,
их
и слушать надо.
Но кому я, к черту, попутчик!
Ни души
не шагает
рядом.
Как раньше,
свой
раскачивай горб
впереди
поэтовых арб -
неси,
один,
и радость,
и скорбь,
и прочий
людской скарб.
Мне скучно
здесь
одному
впереди, -
поэту
не надо многого, -
пусть
только
время
скорей родит
такого, как я,
быстроногого.
Мы рядом
пойдем
дорожной пыльцой.
Одно
желанье
пучит:
мне скучно -
желаю
видеть в лицо,
кому это
я
попутчик?!
"Je suis un chameau" {*},
{* Я верблюд (франц.).}
в плакате стоят
литеры,
каждая - фут.
Совершенно верно:
"je suis", -
это
"я",
a "chameau" -
это
"я верблюд".
Лиловая туча,
скорей нагнись,
меня
и Париж полей,
чтоб только
скорей
зацвели огни
длиной
Елисейских полей.
Во всё огонь -
и небу в темь
и в чернь промокшей пыли.
В огне
жуками
всех систем
жужжат
автомобили.
Горит вода,
земля горит,
горит
асфальт
до жжения,
как будто
зубрят
фонари
таблицу умножения.
Площадь
красивей
и тысяч
дам-болонок.
Эта площадь
оправдала б
каждый город.
Если б был я
Вандомская колонна,
я б женился
на Place de la Concorde {*}.
{* Площадь Согласия (франц.).}
[1925]
читать дальшеПариж. (Разговорчики с Эйфелевой башней)
Обшаркан мильоном ног.
Исшелестен тыщей шин.
Я борозжу Париж -
до жути одинок,
до жути ни лица,
до жути ни души.
Вокруг меня -
авто фантастят танец,
вокруг меня -
10 из зверорыбьих морд -
еще с Людовиков
свистит вода, фонтанясь.
Я выхожу
на Place de la Concorde {*}.
{* Площадь Согласия (франц.).}
Я жду,
пока,
подняв резную главку,
домовьей слежкою умаяна,
ко мне,
20 к большевику,
на явку
выходит Эйфелева из тумана.
- Т-ш-ш-ш,
башня,
тише шлепайте! -
увидят! -
луна - гильотинная жуть.
Я вот что скажу
(пришипился в шепоте,
30 ей
в радиоухо
шепчу,
жужжу):
- Я разагитировал вещи и здания.
Мы -
только согласия вашего ждем.
Башня -
хотите возглавить восстание?
Башня -
40 мы
вас выбираем вождем!
Не вам -
образцу машинного гения -
здесь
таять от аполлинеровских вирш.
Для вас
не место - место гниения -
Париж проституток,
поэтов,
50 бирж.
Метро согласились,
метро со мною -
они
из своих облицованных нутр
публику выплюют -
кровью смоют
со стен
плакаты духов и пудр.
Они убедились -
60 не ими литься
вагонам богатых.
Они не рабы!
Они убедились -
им
более к лицам
наши афиши,
плакаты борьбы.
Башня -
улиц не бойтесь!
70 Если
метро не выпустит уличный грунт -
грунт
исполосуют рельсы.
Я подымаю рельсовый бунт.
Боитесь?
Трактиры заступятся стаями?
Боитесь?
На помощь придет Рив-гош {*}.
{* Левый берег (франц.).}
Не бойтесь!
80 Я уговорился с мостами.
Вплавь
реку
переплыть
не легко ж!
Мосты,
распалясь от движения злого,
подымутся враз с парижских боков.
Мосты забунтуют.
По первому зову -
90 прохожих ссыпят на камень быков.
Все вещи вздыбятся.
Вещам невмоготу.
Пройдет
пятнадцать лет
иль двадцать,
обдрябнет сталь,
и сами
вещи
тут
100 пойдут
Монмартрами на ночи продаваться.
Идемте, башня!
К нам!
Вы -
там,
у нас,
нужней!
Идемте к нам!
В блестеньи стали,
110 в дымах -
мы встретим вас.
Мы встретим вас нежней,
чем первые любимые любимых.
Идем в Москву!
У нас
в Москве
простор.
Вы
- каждой! -
120 будете по улице иметь.
Мы
будем холить вас:
раз сто
за день
до солнц расчистим вашу сталь и медь.
Пусть
город ваш,
Париж франтих и дур,
Париж бульварных ротозеев,
130 кончается один, в сплошной складбищась Лувр,
в старье лесов Булонских и музеев.
Вперед!
Шагни четверкой мощных лап,
прибитых чертежами Эйфеля,
чтоб в нашем небе твой израдиило лоб,
чтоб наши звезды пред тобою сдрейфили!
Решайтесь, башня, -
нынче же вставайте все,
разворотив Париж с верхушки и до низу!
140 Идемте!
К нам!
К нам, в СССР!
Идемте к нам -
я
вам достану визу!
[1923]
Версаль
По этой
дороге,
спеша во дворец,
бесчисленные Людовики
трясли
в шелках
золоченых каретц
телес
десятипудовики.
10 И ляжек
своих
отмахав шатуны,
по ней,
марсельезой пропет,
плюя на корону,
теряя штаны,
бежал
из Парижа
Капет.
20 Теперь
по ней
веселый Париж
гоняет
авто рассияв, -
кокотки,
рантье, подсчитавший барыш,
американцы
и я.
Версаль.
30 Возглас первый:
"Хорошо жили стервы!"
Дворцы
на тыщи спален и зал -
и в каждой
и стол
и кровать.
Таких
вторых
и построить нельзя -
40 хоть целую жизнь
воровать!
А за дворцом,
и сюды
и туды,
чтоб жизнь им
была
свежа,
пруды,
фонтаны,
50 и снова пруды
с фонтаном
из медных жаб.
Вокруг,
в поощренье
жантильных манер,
дорожки
полны стат_у_ями -
везде Аполлоны,
а этих
60 Венер
безруких, -
так целые уймы.
А дальше -
жилья
для их Помпадурш -
Большой Трианон
и Маленький.
Вот тут
Помпадуршу
70 водили под душ,
вот тут
помпадуршины спаленки.
Смотрю на жизнь -
ах, как не нова!
Красивость -
аж дух выматывает!
Как будто
влип
в акварель Бенуа,
80 к каким-то
стишкам Ахматовой.
Я все осмотрел,
поощупал вещи.
Из всей
красотищи этой
мне
больше всего
понравилась трещина
на столике
90 Антуанетты.
В него
штыка революции
клин
вогнали,
пляша под распевку,
когда
санкюлоты
поволокли
на эшафот
100 королевку.
Смотрю,
а все же -
завидные видики!
Сады завидные -
в розах!
Скорей бы
культуру
такой же выделки,
но в новый,
110 машинный р_о_змах!
В музеи
вот эти
лачуги б вымести!
Сюда бы -
стальной
и стекольный
рабочий дворец
миллионной вместимости, -
такой,
120 чтоб и глазу больно.
Всем,
еще имеющим
купоны
и монеты,
всем царям -
еще имеющимся -
в назидание:
с гильотины неба,
головой Антуанетты,
130 солнце
покатилось
умирать на зданиях.
Расплылась
и лип
и каштанов толпа,
слегка
листочки ворся.
Прозрачный
вечерний
140 небесный колпак
закрыл
музейный Версаль.
[1925]
Пуанкаре
Мусье!
Нам
ваш
необходим портрет.
На фотографиях
ни капли сходства нет.
Мусье!
Вас
разница в деталях
10 да не вгоняет
в грусть.
Позируйте!
Дела?
Рисую наизусть.
По политике глядя,
Пуанкаре
такой дядя. -
Фигура
редкостнейшая в мире -
20 поперек
себя шире.
Пузо -
ест д_о_сыта.
Лысый.
Небольшого роста -
чуть
больше
хорошей крысы.
Кожа
30 со щек
свисает,
как у бульдога.
Бороды нет,
бородавок много.
Зубы редкие -
всего два,
но такие,
что под губой
умещаются едва.
40 Физиономия красная,
пальцы - тоже:
никак
после войны
отмыть не может.
Кровью
двадцати миллионов
и пальцы краснеют,
и на
волосенках,
50 и на фрачной коре.
Если совесть есть -
из одного пятна
крови
совесть Пуанкаре.
С утра
дела подают ему;
пересматривает бумажки,
кровавит папки.
Потом
60 отдыхает:
ловит мух
и отрывает
у мух
лапки.
Пообрывав
лапки и ножки,
едет заседать
в Лигу наций.
Вернется -
70 паклю
к хвосту кошки
привяжет,
зажжет
и пустит гоняться.
Глядит
и начинает млеть.
В голове
мечты растут:
о, если бы
80 всей земле
паклю
привязать
к хвосту?!
Затем -
обедает,
как все люди,
лишь жаркое
живьем подают на блюде.
Нравится:
90 пища пищит!
Ворочает вилкой
с медленной ленью:
крови вид
разжигает аппетит
и способствует пищеваренью.
За обедом
любит
полакать
молока.
100 Лакает бидонами, -
бидоны те
сами
в рот текут.
Молоко
берется
от рурских детей;
молочница -
генерал Дегут.
Пищеварению в лад
110 переваривая пищу,
любит
гулять
по дороге к кладбищу.
Если похороны -
идет сзади,
тихо похихикивает,
на гроб глядя.
Разулыбавшись так,
Пуанкаре
120 любит
попасть
под кодак.
Утром
слушает,
от восторга горя, -
газетчик
Парижем
заливается
в мили:
130 - "Юманите"!
Пуанкаря
последний портрет -
хохочет
на могиле! -
От Парижа
по самый Рур -
смех
да чавк.
Балагур!
140 Весельчак!
Пуанкаре
и искусством заниматься тщится.
Пуанкаре
любит
антикварные вещицы.
Вечером
дает эстетике волю:
орамив золотом,
глазками ворьими
150 любуется
траченными молью
Версальским
и прочими догов_о_рами.
К ночи
ищет развлечений потише.
За день
уморен
делами тяжкими,
ловит
160 по очереди
своих детишек
и, хохоча
от удовольствия,
сечет подтяжками.
Похлестывая дочку,
приговаривает
меж ржаний:
- Эх,
быть бы тебе
170 Германией,
а не Жанной! -
Ночь.
Не подчиняясь
обычной рутине -
не ему
за подушки,
за одеяла браться, -
Пуанкаре
соткет
180 и спит
в паутине
репараций.
Веселенький персонаж
держит
в ручках
мир
наш.
П_р_и_м_е_ч_а_н_и_е.
Мусье,
190 не правда ли,
похож до нити?!
Нет?
Извините!
Сами виноваты:
вы же
не представились
мне
в мою бытность
в Париже.
[1923]